В доме установилась
атмосфера какого-то тревожного ожидания, а доктор Виллетт и родители Чарльза
признавались, что не знают, как им быть.
6
Затем пятнадцатого апреля произошла странная перемена. Казалось, внешне
все оставалось по-прежнему, но напряженность возросла до того, что стала
нестерпимой, и доктор Виллетт придавал этому изменению большое значение.
Была Страстная пятница — обстоятельство решающее по мнению прислуги, но
незначительное по словам остальных домочадцев. К вечеру молодой Бард начал
повторять некую формулу необычайно громким голосом, одновременно сжигая
какое-то вещество, обладающее настолько пронзительным запахом, что он
распространился по всему дому. Хотя дверь чердака была заперта, слова
формулы были так ясно слышны в холле, что миссис Вард, прислушиваясь в
беспокойном ожидании, запомнила их и позже записала по просьбе доктора
Виллетта. Знающие люди потом сказали доктору, что это заклинание почти
буквально совпадает с тем, что можно найти в мистических откровениях
«Элифаса Леви», впервые приподнявших завесу запретного и позволивших
заглянуть в лежащую за ней страшную бездну. Заклинание звучало так:
«Заклинаю именем Адонаи Элохим, Адонаи Иеговы, Адонаи Саваофа,
Метратона Агла Метона,
Словом змеиным питона, тайной саламандры, Дуновением сильфов, тяжестью
гномов,
Небесных демонов Божество, Альмонсин, Гибор, Иехошуа, Эвам,
Заристнатмик, приди, приди, приди!»
Заклинание звучало два часа без изменения или перерыва, и все это время
в округе не умолкал ужасающий вой собак. Об адском шуме, поднятом собаками,
можно судить по сообщениям газет, вышедших на следующий день, но в доме
Вардов почти не слышали его, задыхаясь от ужасной, ни на что не похожей
вони. И в этой пропитанной странным зловонием, атмосфере вдруг что-то
блеснуло, подобно молнии, ослепительной даже при ярком дневном свете, а
затем послышался голос, который не суждено забыть тем, чьих ушей он
коснулся, ибо звук его прокатился, как дальний раскат грома, неимоверно
низкий и жуткий, ничем не напоминая речь Чарльза. Весь дом содрогнулся, и
голос этот, заглушивший громкий вой собак, слышали все соседи Вардов. Миссис
Вард, стоявшая за дверью лаборатории, задрожала, припомнив, что говорил ей
сын в прежние дни о голосе, словно исходящем из самой Преисподней, о котором
со страхом повествуют древние мистические книги. Она вспомнила также рассказ
Феннера о том, как прогремел этот голос над обреченной на гибель фермой в
Потуксете в ту ночь, когда был убит Джозеф Карвен. Чарльз даже назвал ей
слова, которые произнес голос. Он нашел. то заклинание в одной из бумаг
Карвена: «ДИЕС МИЕС ДЖЕШЕТ БЕНЕ ДОСЕФ ДУВЕМА ЭНИТЕМАУС».
Сразу после того, как прозвучал громовой голос, дневной свет на минуту
затмился, хотя солнце должно было зайти только через час, потом вокруг
распространился новый запах, отличный от первого, но такой же странный и
нестерпимо зловонный. Чарльз снова запел заклинания, и миссис Вард сумела
расслышать некоторые слоги, которые звучали как
«Йи-наш-йог-сотот-хе-лгб-фи-тродагэ», а в конце раздалось оглушительно
«Йа!», завершившееся воющим воплем, который постепенно перешел в
истерический сатанинский смех. Миссис Вард, в душе которой страх боролся с
беззаветной отвагой матери, защищающей свое дитя, подошла к двери и
постучала, но не получила никакого ответа. Она постучала еще раз, но в ужасе
замерла, когда раздался новый вопль; на этот раз она узнала голос сына,
который звучал словно в унисон со взрывами дьявольского смеха. Женщина
лишилась сознания, хотя до сих пор не может объяснить причин своего
обморока. К счастью, человеку дарован дар забвения.
Мистер Вард вернулся домой в четверть седьмого и, не найдя жену в
столовой, стал расспрашивать испуганных слуг, которые сказали ему, что она,
вероятно, находится- у дверей чердака, откуда исходили звуки еще более
странные, чем всегда. Мистер Вард немедленно поднялся наверх, где и нашел
жену, лежавшую на полу в коридоре перед дверью лаборатории. Поняв, что она
лишилась чувств, он схватил стакан с водой, стоявший рядом в нише. Брызнув
холодной водой ей в лицо, Вард убедился, что она приходит в сознание, и
немного успокоился. Но, в то время, как миссис Вард открыла глаза, с ужасом
вспоминая, что произошло, он сам почувствовал странный озноб и едва не упал
в обморок, от которого только что очнулась его супруга. Ибо в лаборатории,
где, казалось, царило молчание, теперь слышался негромкий разговор, словно
два человека вели тихую беседу, так что трудно было разобрать слова. Однако
тон этой беседы внушал глубокое беспокойство.
Чарльз и раньше подолгу произносил вполголоса различные формулы, но
теперь все было иначе. Это был явный диалог или имитация диалога, в котором
перемежались вопросы и ответы, произносимые разными голосами. Один из них
бесспорно принадлежал Чарльзу, второй же, необычайно глубокий бас,
напоминавший эхо, отдающееся в огромном пространстве, звучал с такой
страстностью, какой никогда не достигал Чарльз в своих заклинаниях и
песнопениях. В этом голосе было что-то ужасное, отвратительное и
естественное; еще немного — и Теодор Хоушенд Вард больше не смог бы с
гордостью утверждать, что ни разу в жизни не падал в обморок. Но тут миссис
Вард приоткрыла глаза и громко вскрикнула.