Начало занятий в школе, где Чарльз
учился в выпускном классе, было для него большой помехой, и он неоднократно
заявлял, что по се окончании не будет поступать в колледж. Он говорил, что
должен заняться чрезвычайно важными специальными исследованиями, которые, по
его словам, дадут гораздо больше знаний, чем все университеты мира.
Естественно, выдержать такое напряжение в течение многих дней, ни на
что не отвлекаясь, мог лишь человек, который всегда был более или менее
прилежен, склонен к занятиям наукой и одиночеству. Вард же был прирожденным
ученым-отшельником, поэтому родители не столько удивлялись, сколько сожалели
о его строгом затворничестве и скрытности. В то же время и отец, и мать
сочли странным, что он не показал им ни одного листочка из найденного
сокровища и не сказал ничего связного о данных, которые удалось получить.
Эту таинственность, он объяснял своим желанием подождать до тех пор, пока он
не сможет предоставить свое открытие как нечто цельное, но по мере того, как
недели проходили без дальнейшего прогресса, между ним и его семьей росла
стена, подкрепляемая неприятием матерью его дальнейших исследований.
В октябре Вард снова начал посещать библиотеки, но уже не по вопросам
старины. Теперь он искал литературу по колдовству и волшебству, оккультизму
и демонологии, и когда библиотеки Провиденса исчерпали себя он сел на поезд
до Бостона, чтобы там рыться в богатствах большой библиотеки в Коплей-Сквер,
Гарвардской и Зинонской исследовательской библиотек, где были доступны
редкие работы на библейскую тематику.
Он купил и быстро заполнил целый ряд полок странными, собственноручно
собранными, материалами. В течение Рождества он сделал серию поездок по
городам, включая Салем — чтобы разобраться с некоторыми материалами
Эссекского Института.
К середине Января, 1920 года, в поведении Варда появились некоторые
черты триумфа, несколько неожиданные для него, и теперь его уже нельзя было
застать за работой над Хатчинсонским шифром. Вместо этого он вел двойные
исследования в области химии и просмотра архивов, приспособив для этого
лабораторию в неиспользуемом чердаке дома, и для последнего он часто
обращался к источникам демографической статистики Провиденса. Местные
наркодилеры и фармацевты, позже подвергнутые допросу, дали удивительные и
вроде бы бессмысленные каталоги веществ и инструментов приобретенных им. Но
показания клерков Государственной резиденции, Здания муниципалитета, и
различных библиотек сходились в том, что предметом второго направления его
исследований была могила Джозефа Карвена, с надгробья которой старшими
поколениями было осмотрительно стерто его имя.
Постепенно в семье Вардов росло подозрение в том, что с ним, происходит
что то странное. Небольшие странности в поведении Чарльза быстро сменились
растущей страстью к тайнам, склонностью к уединенности, которые прежде не
были ему присущи. Было похоже, что он только делает вид, что учится, и хотя
он ни разу не потерпел провала на экзаменах, было очевидно что круг его
интересов сильно изменился: он колдовал в своей химической лаборатории, где
валялась куча старинных опусов по алхимии, рылся в старых записях погребений
во всех церквах города или склонялся, словно зачарованный, над книгами по
оккультным наукам в своем кабинете, где удивительно похожее на него, можно
даже сказать, все более похожее, лицо Джозефа Карвена бесстрастно смотрело с
панели на северной стене.
В конце марта к архивным изысканиям Варда прибавились таинственные
вылазки на заброшенные городские кладбища. Причина этого выяснилась позже,
конца от клерков мэрии стало известно, что он, вероятно, нашел важный ключ к
разгадке. Кроме могилы Джозефа Варда его интересовало погребение некого
Нафтали Филда. Причина этого интереса выяснилась позже, когда в бумагах
Варда была найдена копия краткой записи о похоронах Карвена, чудом
избежавшей уничтожения и сообщающей, что загадочный свинцовый гроб был
закопан «10 футов южнее и 5 футов западнее могилы Нафтали Филда в…»
Отсутствие в уцелевшем отрывке указания на кладбище, где находилась
упомянутая могила, сильно осложнило описки, и могила Нафтали Филда казалась
такой же призрачно-неуловимой, как и место погребения самого Карвена, но в
случае с первым не существовало общего заговора молчания и можно было с
полной уверенностью ожидать, что рано или поздно найдется надгробный камень
с надписью, даже если все записи окажутся утерянными. Отсюда и скитания
Чарльза по всем кладбищам, исключая лишь то, что находилось при церкви
святого Иоанна (бывшая Королевская церковь), и старинные могилы
Конгрегационистской церкви среди погребений в Свен-Пойнт, так как ему стало
известно, что Нафтали Филд был баптистом.
4
Близился май, доктор Виллетт по просьбе Барда-старшего, ознакомившись
со всеми сведениями о Карвене, которые Чарльз сообщил родителям, когда еще
не хранил в такой строгой тайне свои исследования, поговорил с молодым
человеком. Беседа не принесла явной пользы и не привела к каким-либо
ощутимым последствиям, ибо Виллетт в течение всего разговора чувствовал, что
Чарльз полностью владеет собой и поглощен делами, которые считает очень
важными, но она по крайней мере заставила юношу дать некоторые рациональные
объяснения своих последних поступков. Вард, принадлежавший к типу сухих и
бесстрастных людей, которых нелегко смутить, с готовностью согласился
рассказать о своих поисках, однако умолчал об их цели. Он признал, что
бумаги его прапрапрадеда содержат некоторые секреты, известные ученым
прошлых веков, большей частью зашифрованные, важность которых сравнима
только с открытиями Бэкона, а может быть, даже превосходит их. Но, для того,
чтобы полностью постигнуть суть этих тайн, необходимо соотнести их с
теориями того времени, многие из которых уже полностью устарели или забыты,
так что если рассматривать их в свете современных научных концепций, то они
покажутся лишенными всякого смысла и утратят свою сенсационность. Чтобы
занять достойное место в истории человеческой мысли, компетентный человек
должен представить их на том фоне, на котором они развивались, и Вард
посвятил себя именно этой задаче.