— Всем лечь!
Пушка выстрелила, окутав машину дымом. Окна разлетелись, и помещение приемного покоя заполнили вспышки и клубы дыма и пыли. Выжившие лежали на полу, закрыв лица руками, в рты набилась сажа. Машина задрожала от вновь заработавшей пушки: БАМ БАМ БАМ БАМ БАМ БАМ, исторгая пустые гильзы из металлического кузова на землю. И снова. И снова.
Наконец огонь прекратился. В воздухе вились черные клубы пыли и золы.
Выжившие кричали.
* * *
Сержант выбрался из «Брэдли», сжимая свой АК-47, спрыгнул на землю, и побежал в госпиталь, зовя всех по имени. Невероятная тварь, которую он увидел, представляла собой сейчас трепещущее, дымящееся месиво, размазанное по полу. Он надеялся, что не зацепил никого из выживших. Пушка «Брэдли» больше напоминала кувалду, чем скальпель, и лучше держаться подальше от того места, куда она бьет, если хочешь жить. У него не было выбора; он услышал стрельбу наверху, завел «Брэдли» и подогнал его к госпиталю, на тот случай, если другим потребуется быстрый отход. Он снова позвал всех по имени и с облегчением услышал крики из-за регистраторской стойки. Выжившие, все черные от золы, сидели вокруг Мальца, стоявшего на коленях, и зажимавшего кровоточащую рану на руке. Уэнди кричала, приставив свой «Глок» к его голове. Он же молил о пощаде, а другие орали друг на друга, размахивая оружием.
— Она мертва, — сказал Сержант, вытирая с лица капли дождя. — Тварь мертва.
— У нас сейчас есть более серьезная проблема, Сержант, — сказала Энн.
— Я считаю, что сейчас с нами все в порядке. Так что успокойтесь, и опустите оружие.
— Он порезался об зубы твари, — сказала Энн. — Уэнди права. Он может обратиться.
— Я не сделаю ничего, пока это не случится, — сказала женщина-коп.
— Каков период инкубации?
— Зависит от возраста и массы тела… Три минуты максимум.
— У кого есть часы?
Этан плюнул на циферблат своих часов и потер большим пальцем.
— Время пошло, — сказал он.
— Я просто хочу защитить нас! — в панике закричала Уэнди.
— Ты все делаешь правильно, — сказала ей Энн. — Ты молодец, Уэнди.
— Я не хочу это делать, — сказала она, обливаясь слезами.
— Мы знаем. И Малец это тоже знает.
Они ждали. Этан вел отсчет. Выжившие затаили дыхание, а Малец слушал, как его жизнь подходит к концу десятисекундными шагами. Он представлял себе геройский конец, а сейчас его просто усыпляли, как грязное животное.
После всего, что он сделал, он умрет от пули друга. Он хотел вспомнить что-то важное, ухватиться за какое-нибудь приятное воспоминание или мысль, которую бы забрал с собой на тот свет, но его голова была пуста. Он хотел помолиться, но он помнил лишь молитву, которую повторял всегда перед сном, будучи ребенком.
Я быстрей хочу уснуть, — зашептал он. — Хранит душу Господь пусть.
Выжившие медленно отступили, образовав круг, покашливая и теребя оружие.
— Если я во сне умру, Отдаю ее Ему.
Он зажмурился, когда Этан закончил отсчет последних в его короткой жизни секунд.
— Ноль, — заметно нервничая, произнес Этан.
Но это все еще я, — сказал Малец.
Он смеялся, пока смех не перешел в истеричный плач. Уэнди упала на колени и обняла его. Сержант убежал в «Брэдли» за аптечкой.
— Извини меня, — сказала она, роняя слезы. — Мне очень, очень жаль.
— Я хочу маму, — ответил он.
* * *
Тодд Полсен неподвижно сидел на полу в свете светодиодного фонаря в одной из палат. Энн отвинтила крышку пластиковой бутыли и налила воды в ведро. Тодд устало снял бронежилет, разорванный зубами твари. Он был тощим, и обычно не любил снимать рубашку перед другими людьми, но сейчас ему было все равно. Он стянул с себя футболку и почесал прыщик между торчащими лопатками. Он чувствовал себя опустошенным. Выжатым как лимон. Если бы он так не боялся, что больше не проснется, он бы уже спал. Он и не думал, что смерть так напугает его. Она всегда была для него чем-то абстрактным, иногда даже чем-то романтичным. До сего дня он мог позволить себе подобное безрассудство, потому что считал себя бессмертным. Теперь и его волосы и кожа пропитаны смертью. Она прячется в пустотах между ударами его сердца. Нежизнь. Небытие. И весь мир с его радостями и страхами будет жить без него и дальше, как будто его и не было. Как там говорит проповедник? Земля пребывает вовеки. Другими словами, земле до фени.
Тодд взял у Энн губку и притворился, что моется. Все его руки были в саже, черная пыль странно контрастировала с бледным, как брюхо дохлой рыбы, торсом. Он стыдился своего тела и своей слабости. Он плакал перед ними. Перед взрослыми. Он посмотрел в лицо смерти и расплакался. В голову не шло ни одно приятное воспоминание. И самое страшное, что в тот момент, как он думал что умрет, он не мог вспомнить лицо своей матери.
— Хочешь побыть один? — спросила его Энн.
Тодд молча покачал головой. Он и так был один.
Энн сказала, — Тогда, давай помогу.
Она взяла губку, выжала ее, и начала обтирать его лицо и шею.
Кто-то постучал в дверь. Вошел Сержант, держа в руках каску, и тут же заполнил помещение своим огромным телом.
— Нам надо поговорить, Энн.
Энн взглянула на Тодда, и слегка покачала головой.
Сержант кивнул. Он присел на корточки перед Тоддом, который сидел, съежившись, с отсутствующим выражением лица.