Семен платить отказался. Его тренажерный зал вовсе не был прибыльной точкой, как утверждал Третьяков. На самом деле он еле-еле окупал свое содержание — Перов держал его не ради денег, а ради искусства. Любил он культуризм — самозабвенно любил и посвящал увлечению все свое время. Даже тренажеры чинил сам, даже блины для штанг выплавлял сам в «карманном» литейном цеху. По сути дела, он вообще был единственным служащим в «Витязе».
Если бы он согласился на такое увеличение ежемесячных отчислений, то попросту остался бы у разбитого корыта. Поэтому он мягко предложил Третьякову умерить аппетиты, иначе-де ему, Перову, будет выгоднее закрыть заведение, чем работать себе в убыток. Но закрывать, мол, он в любом случае ничего не собирается.
Третьяков аппетиты не умерил. Он был упрямым человеком и отступать не собирался. Более того — он дважды присылал своих ребят потолковать с несговорчивым штангистом.
Первый оказался умным и не стал нарываться. Второй пришел в компании четверых гопников с гаечными ключами, но неверно выбрал время для столь важного визита, заявившись в самый разгар дня, когда в зале присутствовал не только сам Перов, но и целая куча клиентов, в том числе и Ежов.
Клиенты обрадовались возможности потренироваться на живых грушах…
Теперь у Семена было паршивое настроение — Третьяков из ослиного упрямства вполне мог просто спалить его качалку.
Прецеденты были — раньше Виктор Борисович держал несколько улиц по соседству, и там от него все стонали. Теперь этот авторитет заматерел, поглотил новую территорию, и стоны только усилились. Куда подевался Иванихин, никто не интересовался, но что он ушел не сам, было ясно без слов.
— Слушай, может, помочь чем? — предложил Михаил. — У меня в ментуре осталась парочка знакомых — прижмем гада?
— Не надо, — отказался Перов. — Прости, Мишань, но я уж сам как-нибудь… Не люблю я ментов.
— Как знаешь. Но учти: если вздумаешь бузить — я с тобой! — заявил Ежов. — Может, контору мою подключим?
— Контору! — развеселился бывший штангист. — Ну, Мишань, это уже мания величия: вся твоя контора — ты сам! Ты б хоть секретаршу, что ль, нанял… Для солидности.
— Да пока сам справляюсь, — пожал плечами Ежов. — Ты что, Андреич, не доверяешь?
— Ладно, ладно, если сожгут, найму тебя, — мрачно хохотнул Перов, входя в подъезд.
Ежов махнул ему на прощание и двинулся дальше — он жил в соседнем доме.
Через несколько минут Михаил завернул за угол и удивленно остановился. Ему показалось, что кто-то поставил перед ним большое зеркало. Потом он понял, что ошибается, и это вовсе не отражение — у человека за стеклом была точно такая же фигура и прическа, но лицо немного отличалось — волосы чуть потемнее, усы чуть подлиннее, глаза немного поуже, нос поменьше, подбородок подлиннее. Всего по чуть-чуть, но в итоге разница становилась вполне различимой. Хотя сходство все равно сохранялось, и немалое. К тому же Ежову показалось, что у этого парня азиатские корни — было в нем что-то такое… японское, что ли?
А вот одежда совершенно не такая — вместо потрепанной кожанки Ежова на «отражении» был красно-зеленый костюм необычного покроя. Своеобразный комбинезон — верх темно-красный, низ темно-зеленый. Посередине перетянут черным ремнем. На ногах высокие черные сапоги, доходящие до колен, плечи украшены чем-то вроде погон необычного пошива, а на бедрах висят два предмета: несомненный пистолет, только нестандартной модели, и что-то вроде тонкого меча. Военная форма, не иначе. Голову украшает оригинальная «диадема» — две каплеобразных хреновины, закрепленные на висках. Судя по отдельным деталям — что-то техническое, а не просто украшение.
— Братан, ты кто? — недоуменно спросил Михаил. — Елы-палы…
— Царрато деках и змея, последни коллек три джаз и шест — невермор див клиар жира, — выдал длинную фразу незнакомец. Язык был непонятным, но отдельные слова, несомненно, русские, только искаженные и в необычном сочетании.
— Э, мужик, ты это… — опасливо отступил на шаг Ежов, решивший, что перед ним чокнутый. — Ду ю спик инглиш?
— Тун пророк стра и спа? — удивленно моргнуло «отражение». — СОП ле педиран ковет ла лабефо, коу хак?
Михаил офигел еще сильнее. Последняя фраза напоминала английский… но очень-очень отдаленно. Так отдаленно, что дальше просто некуда. Он знал английский язык — даже пару раз ездил в Англию. И еще один раз в Германию.
— Шпрехен зи дойч? — рискнул он.
— Достал стар ми! — облегченно хлопнул себя по лбу незнакомец. — Бундес каф шрейб вернс ау эрбе? Уакиут… Поссе бишпрехен и алт сафзер, оффен тличсерс эйн эй!
— Только не говори, что это немецкий — это не немецкий! — возмутился Михаил. — Похоже, но… Чешский больше похож на русский! О, кстати… м-м-м… Ще пива? Двежесе завирани? Э-э-э, прости, братан, больше по-чешски ничего не знаю, я там был всего пару дней…
— Тубо стар ари шерафман — двенадцать шанар мисинг! — возмутился человек.
— Похоже, но… Чешский больше похож на русский! О, кстати… м-м-м… Ще пива? Двежесе завирани? Э-э-э, прости, братан, больше по-чешски ничего не знаю, я там был всего пару дней…
— Тубо стар ари шерафман — двенадцать шанар мисинг! — возмутился человек. — Дурак!