— А вон та… Фрида, кажется? Она слепая? — тихо уточнил Михаил.
— Слепая. А еще глухая. И немая — у нее язык вырезан и небо опалено. И ноздри изнутри сожжены. И нервные выходы на коже. У нее ни одного из пяти чувств нет.
— Елы-палы… — присвистнул Ежов. — Это кто же ее так…
— Бундесы. Она тоже бундеска, на Зигфриде родилась. У их ученых лет двадцать пять назад такая теория родилась — мол, если лишить человека всех природных чувств, у него новое разовьется — шестое. А бундесы в таких случаях не мелочатся — сразу взяли три тысячи младенцев, да всех и… прооперировали. Половина сразу же померла, остальные выжили. И представляешь — получилось! Примерно у одного процента выживших действительно развилось шестое чувство! Правда, почти все они тоже умерли еще в детстве. Фрида от них сбежала еще в десять лет вместе с Вальтером — тоже телепатом был. Вальтер, правда, недолго после этого прожил — умер через несколько месяцев. А Фрида, вот, живет — ей двадцать пять недавно исполнилось… Конечно, так жить плохо — она даже ходить нормально не может, видишь, приборы на ногах? Говорит за нее ларингофон на горле, дышит через трубки, ест через капельницу… Вылечить не получается. Зато уж ясновидение у нее такое — не ходи купаться! Видит без глаз, слышит без ушей, мысли, как книжку читает, и в гипере ориентируется лучше всякого ИРа. И оружия ей никакого не надо — она усилием воли тебе мозги спечет.
— У вас все, что ли… дезертиры?
— Почти, — благосклонно кивнул старик. — Вон, Косколито в серранском посольстве работал, в спецслужбах. Пилотировал какой-то сверхсекретный истребитель. А потом не поделил что-то с начальством, да и дал деру. Они, серраны, нас, людей, терпеть не могут, мы с ними воевали бессчетное число раз. А вот, видишь, как его припекло. Но водит он все, что угодно — редкий мастер. А Соазссь, например… сможешь повторить его имя?
Михаил попробовал выговорить это свистящее слово, для чего ему пришлось крайне неестественным способом вывернуть губы, но так и не смог.
— Не страшно, называй как получится, он не обижается, — усмехнулся Койфман, покосившись на «кальмара». — Соазссь из хуассинов — они вроде космических цыган. Летают с планеты на планету, торгуют всякой ерундой. Он у нас суперкарго — в этом деле хуассинам равных нет. Жадный, правда, нечеловечески, но они все такие. Его за то с прежней работы и вышибли — хапнул больше, чем можно было.
Летают с планеты на планету, торгуют всякой ерундой. Он у нас суперкарго — в этом деле хуассинам равных нет. Жадный, правда, нечеловечески, но они все такие. Его за то с прежней работы и вышибли — хапнул больше, чем можно было. Зато в любом товаре разбирается, как бог — он тебе по запаху скажет, что за вещь, откуда, сколько стоит. И связи у него хорошие — на любой планете дружки-знакомые. Они, хуассины, везде без масла пролезают.
— А тот… пупырчатый?
— Рудольф ван ден Хейнекен, с Муспелля. Профессором раньше был, атомным физиком, редкие металлы изучал. А теперь у нас простым механиком. Они, Мишенька, там, на Муспелле, нашли один металл — сурторий. Страшная вещь — в пятьсот раз радиоактивнее радия. Жуть натуральная. У них станция взорвалась — полгорода похоронило. А вот те, что в эпицентре были, как он — выжили! Представляешь? Мутировал, конечно… Он у нас теперь в реакторе спит — любит радиацию. На него вообще никакое излучение теперь не действует, даже лазерное. Зато где-то раз в две недели у него «критические дни» — валяется на полу, корчится от боли, блюет по-черному… Бородавки все разом лопаются, и вот тут к нему близко не подходи — вонь такая, что крюгома [2] убьет…
Койфман посмотрел в иллюминатор — «Вурдалак» уже входил в плотные слои атмосферы. Михаил посмотрел туда же, стараясь не поворачиваться в сторону Джины — злобная десантница буквально сверлила его бешеными глазами.
— Дитирон с Нео-Кина — это такая примитивная планета, — продолжил представление экипажа старик. — Раса — уу-де-шуу. Уровень развития — ну вот как у нас неандертальцы были. Мы там случайно высадились, поломка небольшая была, в космосе не получалось починиться… Капитан, Бархат и мы с Соазссем пошли прогуляться. Смотрим — на этого типа зверюги какие-то наседают. Ну, капитан их подстрелил. А по их законам, оказывается, он теперь должен капитану жизнь, и пока не вернет, должен за ним везде следовать. Вот так с нами и летает с тех пор — уже седьмой год. Язык подучил, в технике разбираться стал — и не скажешь, что дикарь… А вот Сиреневый Бархат с Цветка, Раскрывающегося В Лучах Зари. Его раса называется Плывущие В Воздушном Океане. Это все перевод, конечно. Ты же видел, как они разговаривают — узорами на коже. Но слышит он хорошо, и по-нашему понимает, так что можешь с ним говорить — он поймет. И ты его скоро научишься понимать — это только кажется непривычным. А на самом деле у них язык очень простой. Его планета — газовый гигант, но он и в нашем воздухе нормально себя чувствует.
— А чем он на корабле занимается-то? — спросил Ежов, теряясь в догадках, какую работу может выполнять тот, у кого и рук-то нет.
— Вообще, врач. А еще ментат — на хорошем корабле всегда должен быть ментат. Плывущие все поголовно ментаты — раса очень талантливая. Знаешь, какие он шаманства умеет творить! Погоди, вот увидишь как-нибудь…