— Они вышли на связь.
Лауреску вздрагивает; он не заметил, как один из офицеров оказался у него за спиной.
— Местер губернатор?
Да, разумеется: о том, что руководят операцией теперь семитерране, еще никого не оповестили.
— Я слушаю.
— Террористы вышли на связь, но это не Флорес. Флорес убит. Убито пятнадцать человек из сорока. Часть отряда выступила против командира. Они приняли решение сдаться. Управление мобильными минами было их задачей, они уже передали нам коды. Примерно через две минуты мины перейдут в наши руки. Местер Кхин счел, что ждать не стоит и приказал начать освобождение заложников.
— Да, — кратко и сурово кивает губернатор. — Да. Отправляйтесь на пост. А… там ваш сменщик? Тогда идите к столовой, помогите эвакуаторам.
Он смотрит в спину уходящему офицеру, часто моргая. Семитерранин рядом улыбается.
— Откуда вы знали? — Лауреску подается вперед. — У вас есть среди них свой человек? Но…
— Считайте, что есть. — Ценкович встает, закрывает дверь «крысы»; он явно не намерен продолжать разговор. — И не волнуйтесь, любезный местер. Пока вы с нами, у вас все будет хорошо…
Ареал человечества огромен.
С каждым десятилетием улучшается связь, надежней становится космическое сообщение; но все же мглистого, рыхлого, сонного зверя, коллективное сознание расы Homo sapiens, раскинувшееся по невообразимым пространствам, нелегко встряхнуть, вынудить к действиям.
Жизнь идет своим чередом.
Продолжается очередная сессия Генеральной Ассамблеи Объединенного Совета. Оттуда, из Нью-Йорка, из огромного дворца, чей холл украшает знаменитое полотно «Человек-победитель», текущие дела колоний не выглядят слишком важными и значительными. Да, древний, как сам принцип колониализма, спор о независимости. Да, переговоры, альянсы, интриги. Так было полтысячелетия назад, когда никто и не помышлял о космической экспансии, так останется в непредреченном будущем.
Безусловно, последний анкайский саммит на многое открыл глаза политикам Древней Земли. Невозможно пытаться дольше хранить статус кво, закрывая глаза на то, что с поры окончания Великой войны переменилось очень и очень многое.
Прежде всего перемены грядут в экономике Ареала.
Представители Промышленного союза предложили новый законопроект, закрепляющий равные права для всех членов Совета. Население колоний неуклонно растет, многие из них по численности уже превосходят древние и почтенные земные страны.
Что до гражданского сознания, то в этом колонисты всегда давали землянам двести очков вперед. Разум, логика, гуманистические принципы, на которых зиждется современное общество — все требует пересмотра позиции Объединенного Совета в отношении внешних территорий Ареала.
Проект обсудили.
Внесли поправки.
И приняли.
Они стоят рядом, похожие на мать и дочь, кажущиеся хрупкими из-за отсутствия жира и крупных мышц. Неподвижные. Глянцевые шкуры слабо поблескивают в белом утреннем свете. Едва заметно вздрагивают хвостовые шипы — в едином ритме.
— У-у! — тихо, уважительно говорит дочь мастера, и на макушку ей, словно жуткий шлем, опускается морда Колючки. Нижнечелюстные лезвия нукты касаются пухлых щечек. Он замирает: миллиметром ниже, и Улянка обрежется.
Колючка думает, что мама думает.
Улянка думает, что мама с папой тоже думают.
Мысли у всех у них сходятся.
…Море серое, застывшее и плоское, точно накрытое стеклом. Если напрячь слух, различишь в шепоте ветра, как переплескивает вода у ног Великих Матерей. Нитокрис и Ития стоят на мелководье и смотрят вдаль, через океан. Глазами тут ничего не увидеть, но у нуктих хватает особых, других чувств.
Уляна с Колючкой притихли на опушке, под пышной веткой. Прямо на глазах закрываются ночные и распускаются дневные цветы, но Улянка тысячу раз это видела и не смотрит. Она мерзнет, но даже холод ей нипочем.
Что-то удивительное творится.
— Вот ты где, — над ухом говорит папа.
Он шел тихо-тихо, чтоб никто его не заметил, но Колючка учуял его от самого дома, и поэтому Улянка только капризно пожимает плечом.
— Пап, — говорит она. — А чего теть-Нитокли… Нитокр-рис улыбается?
Игорь невольно поднимает глаза. Старейшая самка питомника замерла, вся обратившись в проницающий взор; больше всего она похожа на скелет динозавра в музее. Нитокрис довольна; пожалуй, весела, в ней закипает азартный жар, который означает, что у Колючки появятся младшие братья. Ития реагирует ровнее. У нее меньше опыта, и она слегка тревожится.
«Коллективное сознание нуктового прайда, которое концентрирует в себе самка-матриарх, напоминает по структуре коллективное сознание человечества. В преддверии войны рождается больше мальчиков и производится больше оружия — известно всем. У нукт это один и тот же процесс», — укутывая стучащую зубами дочь собственной курткой, Игорь вспоминает, как давным-давно Анжела рассказывала об этом Янине Лорцинг.
…улыбается?!
— Почему — улыбается? — ошарашенно говорит Игорь.
— Ну папа, — рассудительно отвечает Уляна. — Я же у тебя и спрашиваю, чего она улыбается.
— Где же улыбается? Морды ведь не видно. Да драконы и не умеют, им нечем.
— Глупый ты, папа, — разочаровывается Уляна. Подхалим Колючка ехидно свистит из кустов. — Они улыбаются тут! — и девочка широко раскидывает руки, описывая в воздухе круг.