— Мне нравится ваша теория, местер Кхин, — продолжал Ривера почти дружелюбно. — Психотехника. Фотографии детей, жен, девушек — тоже по сути амулеты. Своего рода. От них нет никакого вреда. Так спокойнее, легче на душе. И сказочный кораблик, который выпутывался из любых передряг, — чем не талисман? Объект для медитации, верно, местер Кхин?
Маунг смотрел на Риверу. Почти ел глазами, как пристало смотреть на начальство. На чеканном темном лице было деловое внимание и ничего более.
Патрик уже улыбался в ответ на каменную гримасу Риверы. Поза его стала чуть менее напряженной. Ксенолог прекратил наводить ужас, и О’Доннелл смог перевести дух.
— Есть легенда, — доверительно поведал советник. — Над дверью лаборатории одного великого ученого была прибита подкова. Однажды журналист спросил его: как он, образованный человек, физик, может верить в то, что подкова приносит счастье? Ученый — это был Нильс Бор — ответил, что он, конечно, не верит. Но подкова приносит счастье независимо от того, веришь ты в нее или нет. Итак, любезнейшие местеры, давайте на минуту примем точку зрения местера Бора и представим, что вера — не только психотехника. Что она имеет под собой реальные основания…
Он все говорил, все возражал сам себе, представлял сказанное шуткой, мало уместной в сложившихся обстоятельствах, Патрик все улыбался, кивая в ответ, тяжесть уходила, накал снижался…
Кхин чувствовал себя вбитым в пол.
Ривера знал.
Знал.
Главный ксенолог Первого флота, — по сути, главный ксенолог человечества. Он сугубый практик, в отличие от тех, кто работает на Земле в институтах. Специалист высочайшего класса. Он ничего не упускает из виду. И как ксенологу, ничто не кажется ему невероятным…
«Он не знает, — через силу напомнил себе Кхин, — он только подозревает».
Сжал зубы.
Теперь ясно, что означает фраза «я в данный момент работаю». Ривера не покривил душой.
Он работает «по людям».
— Вы оказались в тяжелейшей ситуации, ваша гибель казалась неизбежной, но вы сидите передо мной целые и невредимые… — мягко говорил Ривера, — редкое везение, не так ли? Видите ли, я в данный момент проверяю одну теорию, до войны я занимался сравнительной ксенологией, далекие расы, цаосц, анкайи…
Маунг Маунг подумал, что магическое слово «анкайи» способно любую теорию перевести из разряда бреда в разряд гипотез. Непостижимая анкайская психика, необъяснимая анкайская техника. Маркер, сигнал органайзера: «Помни, мир сложнее, чем кажется».
Пресловутые анкайи не имеют никакого отношения к происходящему. Речь о людях, и только о них.
Но помнить стоит.
— Это может быть очень важно для нас, — проникновенно вещал ксенолог, обращаясь уже к одному не в меру впечатлительному Патрику. — Для всех нас. Для человечества. Поэтому я прошу вас рассказать мне, что произошло — в этом аспекте, может быть, какая-то мелочь, неважное происшествие…
О’Доннелл призадумался. Он мог бы рассказать своему брату-пилоту, кому-то, посвященному во все тонкости дела. Тому, кто считает естественным и «Тысячелетний Сокол» перед экраном, и розового пупса, сидящего на нижней палубе у гравигенераторов жизнеобеспечения. Банку пива, которую ставят «пакостнику» артиллеристы. Аксельбант, который цепляют на шею дракону экстрим-операторы. Но отчитываться о всякого рода талисманах, приметах и удачах перед главным ксенологом флота по меньшей мере неловко.
Первый пилот молчал. Ривера просительно улыбался.
И Патрик решился.
— Лакки удачу залапал, — сказал он. — А ее тратит от этого.
— Подробно, пожалуйста, — велел Ривера с заметным облегчением. — Лакки? Счастливчик? Кто это?
— А жалко, что Т’нерхма драпанул, — кровожадно заметил Счастливчик.
Венди засмеялась, подозвала Фафнира и стала чесать ему шею. Тот блаженно застыл, устроив морду ей на колени. Операторша машинально погладила его по черепу. Эту броню и пуля не пробивала, но вид дракона свидетельствовал, что женская ласка пробивает ее с легкостью.
Лакки подумал, что рыжая смотрит на свое живое оружие тем же взглядом, что Ифе — на гитару.
— А то бы ты его пополам порвал, Лакки? — съерничала Венди. — Половину съел, половину на потом оставил?
— Я ожерелье хотел, — лирически признался Лэнгсон, подняв затуманенный взор.
— Ожерелье? — поинтересовалась Лурдес.
— Форменное ожерелье командующего, — привычно повторил Лакки. — В нем килограмм десять, наверное…
— Дорого бы дали?
— Дорого… это дело второе. Я его хочу на себе подержать. Мечта у меня такая. Сфоткаться — в ожерелье и с ножами рритскими. Вот он я.
— Есть к чему стремиться, — резюмировала Лурдес и от щедрот плеснула Лакки еще хмельного. Джек, поняв, что женщины хотят его видеть, перебрался ближе к ним и нацепил на иссеченное лицо улыбку покуртуазней. Выпил, провозгласив: «За дам!», после чего сообщил Лурдес, что она не умеет разводить спирт. Лурдес хмыкнула: «Не нравится — не пей».
Динамическая фотография на стенах пошла на новый цикл.
Динамическая фотография на стенах пошла на новый цикл. Сцена клуба озарилась цветными огнями, по краям вскинулись голограммы цунами, упали на игрушечный зал в глубине стены. По колено в плещущейся лазурной воде начали танцевать русалки в купальниках из одних стразов. Цикл был короткий, от силы пара часов, и даже Венди наблюдала его третий раз. Лурдес поколебалась и поменяла запись.