Она любила сказание о Ш’райре. Как и теперь; но теперь громче звучат строки о дитяти ужаса, что принесет конец миру, и о вечном величии Ймерхши, что останется восседать молча, когда окончится время.
В ту пору сладки были слова о подвигах Ш’райры, мудрости учителя Х’йарны и доблести вождя богов Цйирхты.
И о Л’йартхе, парном клинке.
Ш’райра, смертерожденный, к обители Х’йарны подошел.
Он, Ш’райра, словно женщина огромен, исполнен мощи.
Убийца гордый, жесток как пустыня.
Он у врат Х’йарны молодого воина увидел.
Тот словно клинок строен, как сталь дорогу заступает.
«Кто ты, что к Х’йарне победителем войти хочешь?» — спрашивает.
…сказитель перемежает слова глухим рычанием; он стар и искусен, и эхо грозного клокота в глотках героев разносится по обширному дому Цмайши, затаиваясь в закоулках. Мужчины встряхивают косами, брякают зажимы, свидетельствующие о победах, холодок радости течет по хребтам: будет война, будет схватка! х’манки будут разбиты, месть охладит тысячи обожженных сердец.
…Не вернется никто.
Но пока бой впереди, он — надежда, он — грядущее чудо. Воины радостны и светлы. Не звезда Порта сияет над ними — Аххар, золотое солнце Кадары. Слава старых времен разносится над крышами родовых домов, улыбаются молодые женщины. Много новых героев будет зачато после победы.
Воин говорить не стал больше, засмеялся, лезвия выдернул.
Ш’райра, смертерожденный, зарычал грозно, в бой устремился.
Три дня сражались они, три ночи шла битва.
На четвертой заре утра Ш’райра пал на колени.
На четвертой заре утра Ш’райра пал на колени.
«Ты, должно быть, сам Ймерх Ц’йирхта, — так сказал он. —
Нет, кроме бога войны и бога смерти, в этом мире сильнейших».
Молодой воин тогда ответил:
«Имя мне Л’йартха аххар Тарши аи Х’йарна!»
Ш’райра, сын бога смерти, впервые потерпевший поражение, смотрит на Л’йартху.
Д’йирхва, как ни юн, уже знает, кто его отец. Во чреве величайшей из женщин зачат он Т’нерхмой, «парным лезвием», неразлучным спутником Р’харты, вождя людей. Он знает и то, что называли Р’харту подобным беспощадному Ш’райре, а отец был как Л’йартха, прекрасен, мудр и насмешлив.
Сказитель умолкает, прежде чем перейти к новой повести — о войне меж людьми и богами. Кто-то в стороне склоняется над экраном, проверяя, работает ли старая техника, идет ли запись. Цмайши довольна, зеленоватые глаза ее искрятся, и прекрасна она сейчас, точно юная женщина с первым выводком у сосцов. Имена ее дочерей Месть и Ярость, Война и Победа — славные, сладкие имена.
Д’йирхва смотрит на сына величайшего из людских вождей.
Грива Л’тхарны опускается ниже рукояток священных клинков; редкостный драгоценный цвет, оттенок артериальной крови, точно косы воина уже смочила влага чужой жизни. Черная кайма на веках… но не поймать взгляд. Глаза сына Р’харты опущены.
…Он ничем не отличался от прочих, так же надеялся на победу и месть, и Цмайши, видя в Л’тхарне отражение своего великого брата, ждала от него подвигов. Но тот миг…
Ш’райра поднимается. Ш’райра подходит к Л’йартхе.
Он тело друга на руки поднимает.
Он рычит, ревет, точно слова позабыв.
Ярость в его сердцах поселяется.
Ярость красная в левом сердце, ярость черная в правом.
В главном его сердце место одному горю.
Даже боги не могли одолеть Ш’райру в битве, но хитростью погубили они Л’йартху — и величайший из смертных сам пришел к ненавистному отцу, чтобы склониться смиренно, чтобы предложить собственную жизнь в обмен на жизнь друга.
Бог смерти отказал.
Ш’райра не обнажает клыков, когтей не выпускает.
Ш’райра говорит:
«Мать моя поднялась на небо своей мощью.
Она тебя для зачатия взяла.
Я в материнской утробе своих братьев пожрал.
Сестра моя Шакхатарши матери сильнее.
Я сильнее тебя, отец мой!
Ныне я остался клинком непарным,
У меня в теле тоска вместо крови.
Три сердца моих как три раны отравленные.
Я тебе, отец, не косы отрежу.
Я тебе отрежу кончики пальцев, разобью зубы.
Воистину опозоренным пребудешь, стыд узнаешь».
Й’керхна явное видит, он отступает,
Сын его обликом ужасен, наделен мощью.
Одному лишь Ймерх Ц’йирхте с ним равняться.
Д’йирхва поводит ушами. Звенят серьги, подарок «второго лезвия». Они рано обменялись серьгами, рано украсили ножи новыми насечками, еще не узнав друг друга толком. Перед первой большой войной подростки торопятся жить. Старые воины посмеивались над ними…
«Ныне я остался клинком непарным».
Ар-ха!
Будь я великим героем, как Ш’райра, поднялся бы по склону горы Аххар-Аи, клинок мой, взял бы я бога смерти когтями за шкуру, швырнул бы его в стену, потребовал отступиться. Но высится Аххар-Аи на далекой Кадаре, а мы там никогда не были, Л’тхарна.
Сберегая твое место вождя, я сижу здесь на четырех, как древний воитель, и, словно ребенок, мечтаю о сказках.
Только так остается мечтать, клинок мой.
Вся высокая медицина закончилась у нас шестьдесят лет назад.
«Состояние стабильно критическое».
Люди с такими травмами не живут. Даже в биопластиковых костюмах.
Повреждены два сердца из трех, в том числе основное. Обширное внутреннее кровотечение. Осколки ребер в легких и печени, одна из пуль серьезно повредила позвоночник. Медики-люди, не заставшие военных времен, не могут поверить, что пациент жив.