— Она полагала меня гордым, как воин древности.
— Пусть о твоих достоинствах скажут те, кто ест у тебя из рук, — недовольно цедит Эскши.
— Сегодня я одержал победу над теми, кто воистину был подобен воинам древности.
Эскши презрительно фыркает и выпрямляется во весь рост. Она в полтора раза выше Л’тхарны, и пусть намного уступает в росте старейшинам, заставшим еще времена процветания на родной Кадаре, но она не менее яростна, а в быстроте и ловкости никто не осмелится с ней состязаться.
— И ты заслуживаешь почета! — грохочет она. — Д’йирхва! уйди и дай мне искусать моего мужчину.
Д’йирхва смеется.
— Никакого почета, — отвечает Л’тхарна, глядя, как занавеси сходятся за соратником. — Я не видел выхода. Это не был честный поединок.
— Любой, кто видел, подтвердит!
— Эскши, мать моего выводка, вспомни, за пятнадцать лет ложилась ли ты спать голодной? Был ли день, в который ты не видела мяса? Знавала ли ты унижение?
— Нет, отец моего выводка. Я правильно выбрала отца для новых людей.
Л’тхарна фыркает и оскаливается. Встает, расхаживает по широкому и пустому покою. Эскши, сидя на четвереньках, следит за ним искрящимися зеленоватыми глазами.
— Я брал мясо с руки х’манка, ты знала это и ела.
— Все ели. Многие ли из них были бы живы сейчас, отказавшись?
— М’рхенгла отказался. И последний раз он ел досыта на Кадаре, тридцать лет назад. Он только кажется сильнее меня. Все его нутро — сплошная болезнь.
— Зря ты его не убил.
— Слышу голос женщины, — Л’тхарна передергивает ушами. — Это постыдно.
— Убить слабого?!
— Он ослабел, храня древнюю честь. Он смел. Меня превознесли как победителя, а я не заслуживаю такой славы.
— Зато теперь станут говорить, что ты мягок сердцем.
— Я слышал о себе и худшие вещи.
— И все это — правда.
Л’тхарна останавливается, разворачивается к ней. Разлетаются косы, тяжелые серьги глухо брякают. Эскши пригибает голову, встречая его взгляд, но на ее губах нет и намека на гневный оскал, лишь понимание и горечь. Сын Р’харты молчит.
— Люди научились лгать, — говорит женщина. — Хорошо лгать. Но такую ложь смог бы измыслить только х’манк.
— Ты молчала пятнадцать лет.
— Я каждый день ела мясо.
— Молчи и дальше.
И он уходит. Эскши долго смотрит ему в спину, а потом на занавеси, сомкнувшиеся за ней.
Отец ее выводка редкостно красив, в придачу ко всему прочему. У него волосы цвета артериальной крови, волосы сказочного убийцы. Второй мальчик приплода унаследовал их. Жаль, что не Уархши, девочка. Впрочем, этот ген может передаться потомству Уархши…
Разговоры о бесчестии ранят только мужчин. У Эскши свои, женские мысли. От легенд о Ш’райре до новейшей истории все, нарекаемые героями, ногами ходили по любой чести. Людей осталось так мало. Для женщины преступление — не продолжить в детях мудрость, доблесть и силу. Он великолепен, ее мужчина, Л’тхарна аххар Суриши аи Р’харта.
Анастасия, Анастис Чигракова, ксенолог-дипломат, представитель Урала на Диком Порту, танцует. Ночной клуб из разряда «only for humans», в элитном районе, но не фешенебельный: завязывание знакомств с нужными людьми — это работа, а сейчас Анастис просто хочет повеселиться.
…он удивительно похож на нее саму, и первый взгляд притягивает именно этим. Не так уж часто встречаются светловолосые люди с черными глазами. Но если у нее голова всего лишь русая, то волосы парня цветом напоминают люнеманнову гриву. Белые. И брови того же цвета. Анастис оглядывает танцора с головы до ног, и у нее делается сладко во рту. Бывают же такие красавцы… Анастасия — боевик, и в мужчинах ей нравится нежность.
На миг яркий луч озаряет лицо — тонкое, эльфийское, ангельское, со странно знакомыми чертами, — и она встречает дочерна-синий взгляд из-под снежных ресниц…
Это похоже на сказку. На мечту девчонки-подростка. В полутьме, на дне океана отблесков, звуков, движений, в толчее брошенных условностей, в цветном, пока еще не слишком пьяном тумане, под клубами дыма — от табака, тий-пай и акары, — в призрачном искусственном свете к тебе подходит истинный ангел.
«Смерти», — иронизирует Чигракова и чуть улыбается: скорее она сама может выступить в этой роли.
— Привет, — говорит она в ритме танца.
— Привет… — прекрасный юноша улыбается, и что-то внутри уже тает, сладко трепещет…
— Я Настя, — она чувствует себя школьницей на первой дискотеке. — А тебя как зовут?
Молчаливая, ласковая улыбка в ответ. Он поднимает руки над головой, сцепляет в замок — полы рубашки распахиваются, открывая сухощавое, гибкое, в меру накачанное тело. Серебряная гривна на шее. Подвеска сползла за плечо.
— Ты кто? — настороженно смеется Анастис.
— Я синий птиц, — медленным полушепотом, прорезающим грохот музыки, отвечает ангел, встряхивая белыми перьями волос, — приношу счастье…
— Ты к нему не лезь, — скучно замечает над ухом чей-то бас. — Не видишь, он упыханный в жопу?
Анастис подавляет желание врезать локтем в брюхо нависшему за ее спиной бугаю, и одновременно в великом изумлении опознает голос.
— Шеверинский?!
— Ну, — грустно говорит Шеверинский, пока Чигракова новыми глазами смотрит на «ангела».
— Димка! — смех и разочарование, — я тебя не узнала. Богатым будешь. Ну вы даете, люди. Мир тесен, а? Надо же было во всей галактике…