Время замедлилось бесконечно.
Враг видел людей.
Давно.
Не стрелял.
Хранящий древнюю честь не один здесь? Или настолько уверен в себе, что готов двадцатерых х’манков пустить в расход в одиночку? Судя по количеству украшений, насечек и кос, вполне вероятно второе.
Джек не успел решить, что делать. У экстрим-оператора Вильямс сдали нервы. Она ничего не сказала, звука не издала, она просто перепугалась, и дракону не нужно было другого приказа.
Ррит сторожко наставил уши.
К нему из бирюзовой кипени листьев метнулась смертоносная тень.
Фафнир мчался по стволу, точно по горизонтальной поверхности, бросал себя вверх, отталкиваясь непонятно от чего, отмахивал прыжок за прыжком…
Клинки ррит медленно вытекли из ножен.
«Ну-ну, — почти ласково подумал Лакки. — Его пуля не берет, а ты туда же».
В эту секунду он испытывал к ррит нечто вроде симпатии. Вот ненавистный враг, к которому летит неизбежная смерть.
…на толстой ветви выпрямилась человеческая фигура. Узкобедрая, широкоплечая; копна светлых волос украшает гордо посаженную голову. А снизу мчится чудовище, иссиня-черное, утыканное шипами и лезвиями.
На миг помстилось — мерзкая тварь охотится на человека.
Ррит точно просчитал время.
За миг до последнего рывка нукты, метившего сокрушить ослабленный шейный сегмент доспеха, воин немыслимо грациозным прыжком взвился в воздух, крутнул сальто, выбрасывая вперед руки с ножами, — и вогнал клинки в зазоры между пластинами брони и плечевыми лезвиями дракона.
Фафнир впился когтями в ветку, повис, гневно заверещав. Его добыча, враг его возлюбленной подруги оказался лежащим у него на спине, точно детеныш или сама милая Венди.
Его добыча, враг его возлюбленной подруги оказался лежащим у него на спине, точно детеныш или сама милая Венди. Хвост, равный по длине телу нукты, оканчивавшийся полудюжиной остро заточенных естественных ножей, уже со скоростью пули летел рассечь врага на куски, но тот успел выдернуть лезвия и прыгнуть снова — вниз, на землю.
…золотящаяся доспехом тень подходит, мягко-переливчато переступая через поваленные стволы, валуны, зеркала луж; она, тень, высотой в два человеческих роста и совершенно бесшумна. В рухнувшей тишине люди стреляют, стреляют, беззвучно содрогаются угловатые тела автоматов, исторгая горячий металл, но пули рикошетят от брони, а тень даже не отбрасывает…
Шон вскидывает каттер.
Тень прыгает упруго, по-кошачьи, едва ли не взвившись выше собственной головы, и в прыжке сметает троих. Тень забавляется охотой. Это не бой. Стальным веером разлетаются косы, тяжелым зажимом воин угадывает неуклюжему х’манку в лицо, и тот опрокидывается в мох, точно от щедрой оплеухи…
Счастливчик успел только вдохнуть. Шумно, почти со всхлипом.
…ррит поднимает морду. Облизывается. Челюсти — красные потеки, темные, густые; жмурятся глаза с вертикальными зрачками. Голова Шона скособочилась. Кровь хлещет из развороченной шеи, хлещет и хлещет, еще глаза не остекленели, а крови… зверь поднимается, взрыкивает, оборачиваясь к Янгу. Плавно отводит руку с ножом и так же плавно отмахивает назад. Янг оседает. Голова валится вроде футбольного мяча…
Ррит танцует.
Чудо кровопролития, светоч убийств, ликование смерти.
Праздник.
Лакки застыл, точно завороженный пляской инопланетянина. Кровь шумела в ушах. Заныли суставы. Джек понимал, что надо сдвинуться с места, сделать хоть что-то, но не мог.
Он знал, что с ним происходит. Так уже бывало. Так бывает со всеми боевыми зайцами.
Но вместе с секундами уходят жизни парней.
Крайс оседает — тяжело, мешковато, глаза закатываются… оба священных ножа нашли источник крови в шеях х’манков, ррит втянул усталые когти и просто ударил очередного х’манка кулаком в грудь, выбив дыхание.
Может, жив…
Вверх по позвоночнику покатилась искристая электрическая волна. Подняла Джека на ноги, растянула дикой ухмылкой изуродованное лицо, сузила зрачки. Кожа на теле дергалась, как у собаки. Или у ррит.
Тот увидел его. Тонкие, лишенные каймы губы разошлись, обнажая ряд сахарно-белых игл. Пасть открылась — до ушей была пасть, и морда мгновенно утратила всякое, самое отдаленное сходство с человеческим лицом. Морда и морда. Верхние клыки длиной в мизинец.
Лакки постоял-постоял и пошел на ррит.
Молча, глядя исподлобья, глухо сопя.
Горилла — на тигра.
Воин замахнулся, намечая очередную жертву, еще один череп в ожерелье, еще кусок живого мяса, обреченный стать мертвым…
…х’манк, отмеченный следами человеческих когтей, сумел уклониться.
И второй раз.
И третий, отступая, приплясывая на месте, оскалив мелкие плоские зубы травоядной твари.
М’йандра удивился. Один промах он еще мог допустить, но такое уже выходило за всякие рамки. Не размышляя долго, он прыгнул, распяливая губы, откидывая челюсть для удара клыками: умелый в бою х’манк заслуживал благородной смерти.
М’йандра промахнулся.
Упал, врезавшись грудью в поваленное дерево, к которому только что так удачно был притиснут мягкопалый.
Взревел в бешенстве, подхватываясь на ноги, вскочил на ствол, пригнулся к нему в прыжковом упоре. Х’манк был рядом, в ноздри так и бил его теплый, молочный, тошнотворно-младенческий запах… рядом. Но вне поля зрения.
Окрест раскидывались трупы х’манков в тех позах, в каких смерть заставала тварей.