Заслышав какое-то ворчание, Эля (так звучало ее мирское имя, а Эйяно было именем родовым, потаенным) скосила глаза.
Черный пес вплотную подполз к Дане и, жалобно поскуливая, принялся облизывать тому лицо.
— Что, жалко? — спросила Эля.
Собака снова пронзила ее по-человечески умным, осмысленным взглядом и… кивнула. Надо же, понимает.
Интересно, в который раз задумалась эвенкийка, кто надоумил мамонтиху их выручить? Не этот же волчок, в самом деле.
Она не слишком удивилась появлению в этих краях мамонта. Об экспериментах академика Бакалова-Синицкого в Эвенкии знали все. А сама Эйяно даже пару раз бывала в Сибирском Центре восстановления древних видов вместе со своим дедушкой Тэр-Эр-Гэном. И эта косматая слониха девушке тоже была знакома. Ее, если Эля не ошибалась, зовут Нефернефрурэ, или просто Фрося.
Директор Центра весьма ценил эту свою питомицу.
«Она такая умница! — восторженно отзывался о ней Дмитрий Андреевич, — Такая сообразительная! Практически любого человека за пояс заткнет».
Правда, умница, не могла не признать Эля. И все-таки, не до такой же степени. Эх, был бы тут дедушка Тэр-Эр-Гэн, тот бы сразу разобрался, что к чему.
Даня снова застонал.
— Нужно что-то делать! — тряхнув головой, решительно произнесла девушка.
Пес согласно подгавкнул.
— Упуат… Это ты?
Парень пошевелил рукой, попытался погладить животное.
— Упуат… Это ты?
Парень пошевелил рукой, попытался погладить животное. Получилось неловко.
— Упуат? — удивилась Эля.
Надо же, редкое для собаки имя. Если ей не изменяет память, так звали одного из многочисленных богов Древнего Египта. Впрочем, неудивительно, что хозяин так назвал своего питомца. То, что Даниил является профессиональным египтологом, уже не было для нее секретом.
За те несколько дней, которые молодые люди провели в одной камере, они успели кое-что разузнать друг о друге. О себе, например, Эля сообщила, что она студентка филологического факультета, будущий специалист по эвенкийскому фольклору. О том, каково ее истинное призвание, Эйяно распространяться не стала.
Ведь и тот же Данька скрыл от нее, что у него в Москве есть невеста, Аня. Узнала об этом совершенно случайно, наверняка против воли самого парня. Ребята вообще не любят распространяться о своих подружках при других девушках.
Как-то ночью, в уже открывшейся у него горячке, Данила начал громко звать эту самую Аню, Нюшку, называя ее милой, любимой девочкой.
Эля жутко разозлилась, расстроилась. И, хотя наутро не подала вида, что ей стали известны подробности личной жизни нового знакомого, в ее отношении к нему засквозила легкая прохладца. Горовой этого не заметил.
«Такой же толстокожий, как и большинство парней», — констатировала Эйяно.
— Значит, так, — приняла она непростое решение. — Будем делать привал. Фрося! — скомандовала мамонтихе. — Вон за той сосной поворачивай налево.
«Что за наваждение?!» — удивился волчок, когда их живой вездеход выбрался на большую поляну, со всех сторон окруженную густой, непроходимой тайгой.
И было чему удивляться.
В центре поляны высился то ли холм, то ли скала, на склоне которой чернел вход в пещеру.
Путеводитель воззрился на девушку.
Та, как будто поняв его молчаливый вопрос, пояснила:
— Наше тайное святилище. Надо перенести туда Даню.
Повинуясь ее словам, мамонтиха осторожно сняла парня со своей спины и бережно опустила его на траву в двух шагах от входа в загадочное сооружение. Потом помогла слезть Эле. Упуат спрыгнул сам и тут же стал кругом все обнюхивать и осматривать.
Пахло необычно.
Ничего откровенно враждебного Открыватель Путей не учуял, и тем не менее место это ему не понравилось. В первую очередь пещера.
Не оттого ли, что над входом в нее красовался не традиционный крылатый диск солнца, а два Уджата — Всевидящих Ока? И это бы ладно, да уж больно цвет у нарисованных глаз был странноватый.
Обычно контуры уджатов наносились черной или зеленой краской, а зрачки — желтой или охристой. А тут все было выполнено одним кроваво-красным колером. И до того натуралистично, что волчку вдруг стало как-то не по себе.
Где он уже мог видеть эти глаза?
Но препятствовать девушке, когда она начала перетаскивать Даньку внутрь храма, Упуат все же не стал. В конце концов она здесь хозяйка. Ей виднее.
Настороженно оглядываясь по сторонам, нетеру вошел в пещеру. Прошел метров двадцать по узкому коридору, освещенному (вот чудеса!) вечными лампами. Теми самыми «негасимыми огнями», о которых столько писали в летописях и о которых так много спорили эти неучи-египтологи (немало бранных слов приходило в голову Упуату при чтении трудов из Даниной библиотеки).
Но дальше было еще удивительнее.
Внутри холма в обширной пещере располагался типичный древнеегипетский храм.
Церемониальные ворота — пилон с двумя сложенными из массивных глинобитных блоков башнями в форме усеченных пирамид. Колоннада по центру — симметричные ряды каменных столбов метра в три высотой. Сверху их перекрывали такие же каменные плиты, создавая ощущение мрачной мощи и некоей извечной тайны.
Внутреннее убранство тоже выглядело вполне типичным. Для Древнего Египта, разумеется, вернее, Та-Мери Упуатовых времен. Но никак не для Эвенкии второй половины XXII века, как тут принято считать, от Рождества Христова.