Коридор освещен лампами — энергетическими шарами, такими же, какие я видел в туннелях Марлениуса под стенами Ара. Ни в освещении, ни в конструкции коридора ничего не показывало, что каста строителей царей-жрецов, если таковая у них есть, хоть в чем-то превосходит людей на равнинах. К тому же в коридоре не было никаких украшений, мозаик, ковров, шпалер, которыми горяне так любят украшать свои жилища. Насколько я мог судить, у царей-жрецов нет искусства. Может быть, они считают его бесполезным отвлечением от более интересующих их ценностей: размышлений, изучения жизни людей, манипулирования ими.
Я заметил, что коридор, по которому мы идем, очень древний. Его отполировали сандалии бесчисленного количества мужчин и женщин, прошедших там же, где иду я, может, тысячу лет назад, может, вчера или даже сегодня утром.
И тут мы оказались в большом зале. Зал без всяких украшений, но сам размер придавал ему строгое величие.
Я вступил на порог этого зала, или помещения, испытывая благоговейное чувство.
Я оказался на площади под огромным правильным куполом, диаметром не менее тысячи ярдов. Купол из какого-то прозрачного вещества, может, особого стекла или пластика, потому что стекло и пластик, знакомые мне, не выдержали бы напряжения, создаваемого таким сооружением. Над куполом знакомое голубое небо.
— Входи, входи, Кабот, — пригласил Парп.
Я вошел вслед за ним. Под огромным куполом ничего нет, только в самом центре высокий помост, а на нем большой трон, вырезанный из камня.
Нам потребовалось немало времени, чтобы добраться до помоста. Наши шаги глухо отдавались в пустоте над каменным полом. Наконец мы подошли.
— Жди здесь, — сказал Парп, указав на место за кольцом, окружавшим помост.
Я не встал точно в указанном им месте, а в нескольких футах от него, хотя и за пределами кольца.
Парп поднялся по десяти ступеням на помост и сел на каменный трон. Он представлял странный контраст строгому величию этого трона. Его ноги в сандалиях не доставали до пола; усаживаясь поудобнее, он слегка поморщился.
— Откровенно говоря, — сказал Парп, — я считаю ошибочным, что мы в Сардаре мало внимания уделяем удобствам. — Он пытался принять удобную позу. — Например, на таком троне вполне уместны были бы подушки. Как ты считаешь, Кабот?
— На таком троне они неуместны, — сказал я.
— Да, — согласился Парп, — вероятно, ты прав.
Он искусно выбил из трубки пепел, разбросав его и остатки невыкуренного табака по помосту.
Я, не двигаясь, смотрел на него.
Он порылся в кисете, висевшем у него на поясе, достал оттуда пластиковый пакет. Я внимательно следил за каждым его движением. Нахмурился, увидев, что он достает из пакета табак и снова набивает трубку. Он снова порылся и достал маленький узкий цилиндрический серебристый предмет. На мгновение мне показалось, что он направляет его на меня.
Я поднял свой щит.
— Ну, Кабот! — с некоторым нетерпением сказал Парп и с помощью этого предмета раскурил трубку.
Я чувствовал себя глупо.
Парп начал удовлетворенно курить. Ему пришлось немного повернуться, чтобы смотреть на меня, так как я не встал точно в указанном им месте.
— Я бы хотел, чтобы ты был более сговорчив, — сказал он.
Постучав по полу концом копья, я встал туда, куда он указал.
Парп захихикал и продолжал курить.
Я молчал, он курил. Потом снова, как и прежде, выбил трубку о край трона, снова наполнил ее. Снова зажег маленькой серебристой зажигалкой и откинулся на спинку трона. Смотрел на купол, так высоко над нами, на уходящую вверх струйку дыма.
— Как тебе понравился путь по Сардару? — спросил Парп.
— Где мой отец? Что случилось с городом Ко-ро-ба? — Голос у меня перехватило. — Где Талена, моя вольная спутница?
— Надеюсь, дорога была приятной, — сказал Парп.
Я почувствовал, как кровь у меня разгорается.
Парп не обращал на это внимания.
— Не у всех этот путь так благополучно заканчивается, — сказал он.
Я сжал копье.
Вся ненависть всех этих лет, которую я накапливал к царям-жрецам, теперь неконтролируемо, медленно, яростно охватывала меня, дикая и свирепая, огонь ярости захватил меня, поглотил, он раздувался, он кипел в моем теле, в моем взгляде, он жег воздух, разделявший меня и Парпа. Я воскликнул:
— Отвечай мне. Скажи то, что я хочу знать!
— В пути по Сардару, — невозмутимо продолжал Парп, — путника прежде всего поджидает негостеприимное окружение, например, суровая погода, особенно зимой.
Я поднял копье, и мои глаза, должно быть, ужасные в прорезях шлема, нацелились в сердце сидевшего на троне человека.
— Говори! — воскликнул я.
— Ларлы, — продолжал Парп, — тоже серьезная помеха.
Я закричал от гнева, готовясь бросить копье, но сдержался: я не мог просто так убить его.
Парп, улыбаясь, попыхивал трубкой.
— Весьма разумно с твоей стороны, — сказал он.
Я мрачно смотрел на него, гнев мой схлынул. Я чувствовал свою беспомощность.
— Понимаешь, ты не можешь причинить мне вреда, — сказал Парп.
Я удивленно смотрел на него.
— Не можешь, — повторил он. — Если хочешь, брось копье.
Я взял копье и бросил его к основанию помоста. Пахнуло жаром; я, ошеломленный, отступил. Потряс головой, чтобы разогнать алые круги перед глазами.