Я попытался выбросить из головы ее слова. Подумал о долгом процессе эволюции, о тысячах поколений, приведших к появлению человека. Вспомнил о тысячелетиях в моем старом мире, о тысячелетней борьбе, которая сформировала суть моего вида, о схватках с пещерным медведем за жилище, о долгих опасных неделях охоты за той же добычей, за которой охотился саблезубый тигр, о годах защиты своей подруги от нападений хищников и налетов других человекообразных.
Я думал о первобытном человеке, стоящем на пороге своей пещеры с отколотым камнем в одной руке и с факелом в другой, подруга за ним, детеныши прячутся в глубине. Какие способности выжить в столь враждебном окружении переданы нам по наследству? Среди них сила, и агрессивность, и быстрота реакции, и храбрость мужчины. А что со стороны женщины?
Какое генетическое наследие в крови женщины позволяло ей и ее мужчине победить в безжалостной борьбе видов, остаться живыми и удержать свое место на негостеприимной жестокой планете?
Мне показалось, что таким генетическим даром может быть желание женщины принадлежать… полностью… мужчине.
Ясно, что если раса должна выжить, женщину нужно оберегать, защищать, кормить — и заставлять производить потомство.
Если бы она была слишком независима, она бы погибла в этом мире, а вместе с нею погибла бы и раса.
Чтобы род выжил, эволюция сохраняла не просто привлекательных для мужчин женщин, а таких, которые обладали необычными свойствами; среди них буквально инстинктивное стремление принадлежать мужчине, отыскивать себе спутника и подчиняться ему. Может быть, если он хватал ее за волосы, отбрасывал к стене пещеры и насиловал на шкурах зверей, для нее это было ожидаемой кульминацией ее врожденного желания принадлежать ему.
Я улыбнулся, вспомнив обычаи своего мира, которые в своей отдаленности все же напоминают древние обычаи пещер: жених переносит невесту через порог в свой дом, как пленницу; крошечные обручальные кольца напоминают примитивные веревки, которыми связывали руки первых невест, а позже золотые наручники, которые надевали на плененных принцесс, когда вели их под приветственные крики толпы по улицам как рабынь.
Да, подумал я, слова Вики не такие уж странные, какими кажутся.
Я мягко сказал:
— Мне нужно идти.
— Когда я в первый раз тебя увидела, Кабот, — сказала она, — я поняла, что принадлежу тебе.
Да, подумал я, слова Вики не такие уж странные, какими кажутся.
Я мягко сказал:
— Мне нужно идти.
— Когда я в первый раз тебя увидела, Кабот, — сказала она, — я поняла, что принадлежу тебе. Я хотела быть свободной, но знала, что принадлежу тебе — хотя ты не касался меня, не целовал — я знала, что с этого момента я твоя рабыня. Твои глаза сказали мне, что ты мой хозяин, и в глубине души я это признала.
Я повернулся, собираясь уходить.
— Я люблю тебя, Тарл Кабот, — неожиданно сказала она и потом, чуть смущенно и испуганно, опустила голову. — Я хотела сказать: я люблю тебя, хозяин.
Я улыбнулся этой поправке: рабыне не разрешается, во всяком случае публично, называть хозяина по имени. В соответствии с обычаем правом называть мужчину по имени обладают свободные женщины, преимущественно вольные спутницы. Горянская пословица утверждает: рабыня становится дерзкой, если ее губам позволяют касаться имени хозяина. С другой стороны, я, подобно большинству мужчин Гора, если девушка не издевается, не ведет себя вызывающе, если поблизости нет свободных женщин, предпочитал, чтобы меня называли по имени; мне кажется, что каждый понимает: нет ничего лучше, чем когда твое имя произносят прекрасные уста.
В глазах Вики была тревога; девушка как будто пыталась притронуться ко мне через пластик.
— Могу ли я спросить, куда идет мой хозяин?
Я обдумал вопрос и улыбнулся ей.
— Я иду давать гур Матери, — сказал я.
— Что это значит? — спросила она, широко раскрыв глаза.
— Не знаю, но собираюсь узнать.
— Тебе обязательно идти?
— Да. Мой друг может быть в опасности.
— Рабыня довольна, что хозяин ее смелый человек.
Я повернулся.
Услышал сзади ее голос:
— Желаю тебе добра, хозяин.
Я на мгновение повернулся, увидел ее лицо и почти бессознательно поцеловал кончики пальцев и прижал их к пластику клетки. Вика поцеловала стенку напротив того места, которого коснулись мои пальцы.
Странная девушка.
Если бы я не знал, насколько она жестока и коварна, я бы, может, сказал бы ей что-нибудь ласковое. Я пожалел, что коснулся стенки: не сумел скрыть своего отношения к ней.
Ее игра великолепна, убедительна. Она почти заставила меня поверить, что беспокоится обо мне.
— Да, — сказал я, — Вика из Трева, рабыня, ты хорошо сыграла свою роль.
— Нет, — взмолилась она, — хозяин, я тебя люблю.
Рассердившись на себя, что чуть не обманулся, я рассмеялся.
Осознав, что ее игра проиграна, она закрыла лицо руками, опустилась на колени и заплакала за прозрачной пластиковой стеной клетки.
Я отвернулся. Меня ждали более важные проблемы, чем предательская рабыня из Трева.
— Я буду хорошо кормить и поить эту самку, — сказал хранитель вивария.
— Как хочешь, — ответил я и ушел.
27. В ПОМЕЩЕНИИ МАТЕРИ
Все еще был праздник Толы.