Каждый клиент получал ответ от конторы Питерса и Таккера. Каждому
сообщали, что его искреннее, интересное письмо произвело на вдову глубокое
впечатление и что она просит написать ей подробнее и приложить, если
возможно, фотографию. Питерс и Таккер присовокупляли к сему, что их гонорар
за передачу второго письма в прекрасные ручки вдовы выражается в сумме два
доллара, каковые деньги и следует приложить к письму.
Теперь вы видите, как прост и красив был наш план. Около девяноста
процентов этих благороднейших искателей вдовьей руки раздобыли каким-то
манером по два доллара и прислали их нам. Вот и все. Никаких хлопот.
Конечно, нам пришлось поработать; мы с Энди даже поворчали немного: легко ли
целый день вскрывать конверты и вынимать оттуда доллар за долларом!
Были и такие клиенты, которые являлись лично. Их мы направляли к миссис
Троттер, и она разговаривала с ними сама; только трое или четверо вернулись
в контору, чтобы попросить у нас денег на обратный путь. Когда начали
прибывать письма из наиболее отдаленных районов, мы с Энди стали вынимать из
конвертов по двести долларов в день.
Как-то после обеда, когда наша работа была в полном разгаре и я
складывал деньги в сигарные ящики: в один ящик по два доллара, в другой — по
одному, а Энди насвистывал: «Не для нее венчальный звон», — входит к нам
вдруг какой-то маленький шустрый субъект и так шарит глазами по стенам,
будто он напал на след пропавшей из музея картины Генсборо. Чуть я увидел
его, я почувствовал гордость, потому что наше дело правильное и придраться к
нему невозможно.
— У вас сегодня что-то очень много писем, — говорит человечек.
— Идем, — говорю я и беру шляпу. — Мы вас уже давно поджидаем. Я покажу
вам наш товар. В добром ли здоровье был Тедди, когда вы уезжали из
Вашингтона? (1)
Я повел его в гостиницу «Ривервью» я познакомил с миссис Троттер. Потом
показал ему банковую книжку, где значились две тысячи долларов, положенных
на ее имя.
— Как будто все в порядке, — говорит сыщик.
— Да, — говорю я, — и если вы холостой человек, я позволю вам
поговорить с этой дамой. С вас — мы не потребуем двух долларов.
— Спасибо, — отвечал он. — Если бы я был холостой, я бы, пожалуй…
Счастливо оставаться, мистер Питерс.
К концу трех месяцев у нас набралось что-то около пяти тысяч долларов,
и мы решили, что пора остановиться: отовсюду на нас сыпались жалобы, да и
миссис Троттер устала, — ее одолели поклонники, приходившие лично взглянуть
на нее, и, кажется, ей это не очень-то нравилось.
И вот, когда мы веялись за ликвидацию дела, я пошел к миссис Троттер,
чтобы уплатить ей жалованье за последнюю неделю, попрощаться с ней и взять у
нее чековую книжку на две тысячи долларов, которую мы дали ей на временное
хранение.
Вхожу к ней в номер.
Вхожу к ней в номер. Вижу: она сидит и плачет, как девочка, которая не
хочет идти в школу.
— Ну, ну, — говорю я, — о чем вы плачете? Кто-нибудь обидел вас или вы
соскучились по дому?
— Нет, мистер Питерс, — отвечает она. — Я скажу вам всю правду. Вы
всегда были другом Зики, и я не скрою от вас ничего. Мистер Питерс, я
влюблена. Я влюблена в одного человека, влюблена так сильно, что не могу
жить без него. В нем воплотился весь мой идеал, который я лелеяла всю жизнь.
— Так в чем же дело? — говорю я. — Берите его себе на здоровье.
Конечно, если ваша любовь взаимная. Испытывает ли он по отношению к вам те
особые болезненные чувства, какие вы испытываете по отношению к нему?
— Да, — отвечает она. — Он один из тех джентльменов, которые приходили
ко мне по вашему объявлению, и потому он не хочет жениться, если я не дам
ему двух тысяч. Его имя Уильям Уилкинсон.
Тут она снова в истерику.
— Миссис Троттер, — говорю я ей — нет человека, который более меня
уважал бы сердечные чувства женщины. Кроме того, вы были когда-то спутницей
жизни одного из моих лучших друзей. Если бы это зависело только от меня, я
сказал бы: берите себе эти две тысячи и будьте счастливы с избранником
вашего сердца. Мы легко можем отдать вам эти деньги, так как из ваших
поклонников мы выкачали больше пяти тысяч. Но, — прибавил я, — я должен
посоветоваться с Энди Таккером. Он добрый человек, но делец. Мы пайщики в
равной доле. Я поговорю с ним и посмотрю, что мы можем сделать для вас.
Я вернулся к Энди и рассказал ему все, что случилось.
— Так я и знал, — говорит Энди. — Я все время предчувствовал, что
должно произойти что-нибудь в этом роде. Нельзя полагаться на женщину в
таком предприятии, где затрагиваются сердечные струны.
— Но, Энди, — говорю я, — горько думать, что по нашей вине сердце
женщины будет разбито.
— О, конечно, — говорит Энди. — И потому я скажу тебе, Джефф, что я
намерен сделать. У тебя всегда был мягкий и нежный характер, я же прозаичен,
суховат, подозрителен. Но я готов пойти тебе навстречу. Ступай к миссис
Троттер и скажи ей: пусть возьмет из банка эти две тысячи долларов, даст их
своему избраннику и будет счастлива.
Я вскакиваю и целых пять минут пожимаю Энди руку, а потом бегу назад к
миссис Троттер и сообщаю ей наше решение, и она плачет от радости так же
бурно, как только что плакала от горя.
А через два дня мы упаковали свои вещи и приготовились к отъезду из
города.
— Не думаешь ли ты, что тебе следовало бы перед отъездом нанести визит
миссис Троттер? — спрашиваю я у него. — Она была бы очень рада познакомиться
с тобой и выразить тебе свою благодарность.
— Боюсь, что это невозможно, — отвечает Энди. — Как бы нам на поезд не
опоздать.
Я в это время как раз надевал на себя наши доллары, упакованные в
особый кушак, — мы всегда перевозили деньги таким способом, как вдруг Энди
вынимает из кармана целую пачку крупных банкнот и просит приобщить их к
остальным капиталам.