Подкупать сенаторов нам еще никогда не случалось, но
что делать, ради Билла придется пойти и на это. В делах благородных и
честных можно допустить немного жульничества, но в этом грязном,
отвратительном деле лучше всего — прямота. Здесь карты на стол, и никакого
лукавства. Предлагаю тебе вот что: давай вручим пятьсот долларов
председателю комитета избирательной кампании, получим квитанцию, положим
квитанцию на стол президенту и расскажем ему про Билла. Я убежден, что
президент сумеет оценить кандидата, который стремится получить должность
таким прямолинейным путем, а не убивает все свое время на политические
интриги.
Энди согласился со мной, но, обсудив эту идею с одним из служащих
нашего отеля, мы отказались от нее. Служащий объяснил нам, что в Вашингтоне
существует только один способ достать место: надо действовать через женщину,
имеющую связи в сенате Он дал нам адрес одной такой дамы, к которой и
рекомендовал обратиться; звали ее миссис Эвери; он утверждал, что она очень
важная птица в дипломатических кругах и высших сферах.
На следующее утро мы с Энди явились в ее особняк и были введены в
приемную.
Эта миссис Эвери была бальзам и утешение для глаз. Волосы у нее были
такого же цвета, как оборотная сторона двадцатидолларовой золотой облигации,
глаза голубые, и вообще вся система красоты была у нее такая, что девицы,
которых изображают на обложках июльских журналов, рядом с ней показались бы
кухарками с угольной баржи, плывущей по реке Мононгахеле.
Платье у нее было открытое, усыпанное серебряными блестками, в ушах
висюльки, на пальцах брильянты. Руки были голые, одной рукой она говорила по
телефону, а другой пила чай.
Прошло немного времени, она говорит:
— Ну, мои милые, что же вам надо?
Я в самых кратких словах объяснил ей, зачем мы пришли и сколько мы
можем заплатить.
— Это дело нетрудное, — отвечает она. — На Западе легко назначать кого
хочешь. Посмотрим, кто может нам пригодиться. С депутатами от Территории
связываться нечего. По-моему, нам нужен сенатор Снайпер:
он и сам оттуда, из Западных штатов. Посмотрим, каким знаком отмечен он
в моем маленьком приватном меню.
Тут она вынимает какие-то бумаги из ящичка, обозначенного буквой С.
— Да, говорит, у меня он отмечен звездочкой; это значит: готов к
услугам. Погодите, дайте взглянуть. «Пятидесяти пяти лет от роду; состоит во
втором браке; вероисповедания пресвитерианского; любит блондинок, Льва
Толстого, покер и черепашье жаркое; становится сентиментален после третьей
бутылки». Да, да, я уверена, что мне удастся назначить вашего приятеля
мистера Баммера посланником в Бразилию.
— Не Баммера, а Хамбла, — говорю я. — Шерифом Соединенных Штатов.
— Не Баммера, а Хамбла, — говорю я. — Шерифом Соединенных Штатов.
— Ах да, — говорит миссис Эвери. — У меня столько подобных дел, что
иногда нетрудно перепутать. Дайте все меморандумы вашего дела, мистер
Питерс, и приходите через четыре дня. Думаю, что к тому времени все будет
сделано.
Вернулись мы с Энди в гостиницу. Сидим и ждем. Энди шагает по комнате и
жует конец своего левого уса.
— Женщина высокого ума и при этом красавица — очень редкое явление,
Джефф, — говорит он.
— Такое же редкое, — говорю я, — как омлет, приготовленный из яиц той
сказочной птицы, которую зовут Эпидермис.
— Такая женщина, — говорит Энди, — может обеспечить мужчине роскошную
жизнь и славу.
— Едва ли, — возражаю я. — Самое большое, чем женщина может помочь
мужчине получить должность, это быстро приготовить ему пищу или распустить
слух о жене другого кандидата, будто та была в прежнее время магазинной
воровкой. Вмешиваться в дела и политику, — говорю я, — женщинам идет так же,
как Альджернону Чарльзу Суинберну (4) быть распорядителем на ежегодном балу
союза швейников. Мне известно, — говорю я Энди, — что иногда женщина как
будто и правда выступает на авансцену в качестве импрессарио политических
затей своего мужа. Но чем это кончается? Предположим, живет себе человек
спокойно, у него хорошее место — либо иностранного консула в Афганистане,
либо сторожа при шлюзе на канале Делавэр-Раритан. В один прекрасный день
этот человек замечает, что его жена надевает калоши и кладет в клетку
канарейке трехмесячный запас корма. «На курорт?» — спрашивает он, и в глазах
у него загорается надежда. «Нет, Артур, — говорит она, — в Вашингтон. Мы
здесь зря пропадаем. Ты бы должен быть Чрезвычайным Лизоблюдом при дворе
Сент-Бриджет или Главным Портье острова Порто-Рико. Подожди, я выхлопочу
тебе это место».
— И вот эта леди, — говорю я Энди, — вступает в единоборство со всеми
вашингтонскими властями, имея в качестве оружия пять десятков писем, которые
писал ей неразборчивым почерком один из членов кабинета, когда ей было
пятнадцать лет; рекомендательное письмо от бельгийского короля Леопольда
Смитсоновскому научному институту и шелковое розовое платье в крапинку
канареечного цвета.
— И что же дальше? — продолжаю я. — Она помещает письма в вечерних
газетах, таких же желто-розовых, как ее туалет, она читает лекции на званом
обеде, устроенном в пальмовом салоне вокзала железной дороги Балтимор-Огайо,
а затем идет к президенту. Девятый помощник министра торговли и труда,
первый адъютант Синей комнаты и некий цветной человек (личность установить
не удалось) уже ждут ее, и когда она появляется, хватают ее за руки… и за
ноги. Они выносят ее на Юго-западную улицу Б. (5) и кладут на люк угольного
подвала. Тем и кончается. Следующее, что мы узнаем о ней, это, что она пишет
открытки китайскому посланнику — просит его устроить Артуру местечко
приказчика в чайном магазине.