У каждого есть свой личный интерес.
— А как вы думаете, у кого был личный интерес к Луле?
— Господи, да у всех. — Бриони описала широкий круг сигаретой. — Она и в самом деле была супермоделью, каждый хотел что-нибудь от нее урвать. Например, Ги… — Тут Брайони осеклась. — Да, Ги, конечно, бизнесмен, но он ее просто обожал, предлагал даже переехать к нему, когда ее стал преследовать тот псих. Ги до сих пор не может прийти в себя после ее смерти. Говорят, он даже медиума нанимал, чтобы с ней пообщаться. Мне Марго Ляйтер рассказывала. Он настолько подавлен, что при одном упоминании ее имени начинает лить слезы. Короче, — заключила Брайони, — это все, что мне известно. Могла ли я в тот день подумать, что мы с ней больше не увидимся? Боже мой!
— А она говорила о Даффилде, пока вы… э-э-э… корректировали ей брови нитью?
— Нет, — сказала Брайони, — зачем ей было о нем говорить, если он ее так достал?
— Зато, по вашим воспоминаниям, она говорила о Диби Макке?
— Ну… это больше мы с Сиарой.
— Но вы считаете, что Лула им интересовалась?
— Еще бы!
— Скажите, когда вы находились у нее в квартире, вам не попадался на глаза голубой листок бумаги, исписанный почерком Лулы?
Брайони опять тряхнула головой и расчесала волосы пальцами.
— Что? Нет. Я ничего такого не видела. А что это было?
— Пока не знаю, — ответил Страйк. — Но намерен выяснить.
— Нет, не видела. Голубой? Нет.
— А какой-нибудь другой листок с ее записями?
— Нет, никаких листков не помню. Нет. — Она убрала волосы с лица. — То есть вполне возможно, что он где-нибудь лежал, только я не приглядывалась.
В гримерной было грязновато. Возможно, Страйку померещилось, что Брайони слегка порозовела, но он же не мог придумать, что она подтянула к себе правую ногу и стала осматривать подошву балетки, как будто на нее что-то налипло.
— Водитель Лулы, Киран Коловас-Джонс…
— Ой, такой душка, просто душка! — оживилась Брайони. — Мы над ней прикалывались: Киран по ней с ума сходил. По-моему, его услугами теперь пользуется Сиара. — Брайони со значением хихикнула. — У нее репутация веселой девушки, у Сиары. Я что хочу сказать: ее невозможно не любить, но все же…
— Коловас-Джонс утверждает, что после посещения больной матери Лула, устроившись на заднем сиденье лимузина, писала что-то на голубом листке бумаги…
— А вы с ее матерью не беседовали? Странная она какая-то…
— …и я намерен выяснить, что это было.
Брайони щелчком выбросила окурок в открытую дверь и беспокойно заерзала, по-прежнему сидя на столе:
— Да мало ли что это было.
— (Страйк ждал ее отклика — и не ошибся.) — Список покупок, например.
— Угу, возможно; но чисто теоретически мы должны допустить, что это была предсмертная записка…
— Не может быть, что за глупости… такого не бывает… Кому придет в голову написать предсмертную записку настолько заранее — а потом накраситься и пойти танцевать? Бессмыслица полная!
— Допустим, такое маловероятно; тогда что же это было?
— Почему вы думаете, что это связано с ее гибелью? Может, она записку Эвану писала, чтобы не смел больше ее злить?
— Насколько я понимаю, он разозлил ее только вечером. И вообще, зачем писать такую записку, если у тебя есть телефон, если ты вот-вот должна с этим человеком встретиться?
— Откуда я знаю? — Брайони начала раздражаться. — Я просто говорю, что это могла быть какая-нибудь ерунда, вообще ни с чем не связанная.
— Но вы на сто процентов уверены, что не видели этого листка?
— Да, уверена. — Теперь-то она точно залилась краской. — Я туда работать приезжала, а не в чужие бумаги нос совать. У вас все?
— Насчет того дня пока все, — ответил Страйк, — но вы, очевидно, сможете помочь мне в другом. Вы знакомы с Тэнзи Бестиги?
— Нет, — отрезала Брайони. — Только с ее сестрой. Она меня несколько раз просила поработать на ее мероприятиях. Гнусная особа.
— В каком смысле?
— Избалованная богачка, — скривилась Брайони, — однако же не настолько богата, как ей бы хотелось. Эти сестры Чиллингем, что одна, что другая, падки на старичье с кучей денег. Прут как танки. Урсула понадеялась, что сорвала большой куш, когда вышла за Киприана Мея, да прогадала. Сейчас ей под сорок, возможности уже не те. А то бы давно кое-что получше нашла.
Тут она, видимо, почувствовала, что должна как-то объяснить свою желчность, и продолжила:
— Вы уж извините, но она меня обвинила в прослушке ее паршивой голосовой почты. — Визажистка сложила руки на груди и полыхнула взглядом. — Сунула мне свой мобильный и велела вызвать такси — ни тебе спасибо, ни пожалуйста. А у меня дислексия. Я ткнула пальцем не туда. Как она разоралась — чуть не лопнула.
— Как по-вашему, почему она так рассердилась?
— Да потому, что я услышала, как мужчина — но не муж ее — говорит, что лежит на кровати у себя в отеле и мечтает ей отлизать, — хладнокровно выговорила Брайони.
— Значит, она все-таки нашла кое-что получше? — спросил Страйк.
— Это еще вилами на воде, — сказала Брайони, но тут же поспешила добавить: — Сообщение довольно похабное. Слушайте, мне надо идти в зал, а то Ги ругаться будет.
Страйк не стал спорить. После ее ухода он добавил в блокнот еще две страницы записей. Брайони Рэдфорд показала себя ненадежной свидетельницей — внушаемой и лживой, но она рассказала ему намного больше, чем сама понимала.