10
Впервые после вывоза вещей от Шарлотты Страйк позволил себе взять такси.
По пути к Уоппингу он отстраненно смотрел на счетчик. Таксист вознамерился ему объяснить, почему Гордон Браун — это позор нации. За всю поездку Страйк не проронил ни слова.
Ему было не впервой направляться в морг и осматривать трупы. У него уже выработался своего рода иммунитет к огнестрельным ранениям, вспоротым животам, кучам внутренностей. Страйк никогда не считал себя слабонервным: в глазах человека его профессии даже наиболее изуродованные тела, холодные, белые, выглядели стерильными и вполне типовыми, когда их извлекали из морозильной камеры. Другое дело — трупы, которые ему довелось видеть еще до всякого морга: грязные, без прикрас, не удостоившиеся внимания официальных инстанций, они вновь и вновь проникали в его сны. Его мать — в своем любимом длинном платье с расклешенными рукавами, скрывающими исколотые вены, молодая, но изможденная. Сержант Гэри Топли в кроваво-пыльном месиве на афганской дороге: нетронутое лицо, а ниже ребер — ничего. Лежа в горячей пыли, Страйк старался не смотреть на это пустое лицо и боялся оглядеть себя, чтобы понять, какого куска живой плоти лишился он сам… но он так быстро вырубился, что узнал ответ на этот вопрос только в полевом госпитале, когда очнулся…
Голую кирпичную стену тесного предбанника украшала репродукция с картины кого-то из импрессионистов. Она показалась Страйку знакомой; в конце концов он сообразил, что видел точно такую же над каминной полкой в доме Люси и Грега.
— Мистер Страйк? — Из-за внутренней двери выглянул седой санитар в белом халате и резиновых перчатках. — Заходите.
Эти хранители трупов всегда отличались добродушием и бодростью. Страйк последовал за ним в ярко освещенный зал без окон, с большим стальным морозильником вдоль всей правой стены. Кафельный пол имел уклон к центральному стоку, рефлекторы слепили глаза. Каждый шаг эхом отдавался от твердых блестящих поверхностей, как будто в помещение вошел не один человек, а целая рота.
У одной из дверей морозильной камеры уже стояла каталка, а рядом находились двое офицеров уголовной полиции, Уордл и Карвер. Первый встретил Страйка кивком и невнятным приветствием, второй — толстобрюхий, рябой, с перхотью на плечах — только фыркнул.
Санитар дернул вниз толстую металлическую ручку и открыл взгляду три макушки, одну над другой, задрапированные ветхими от постоянной стирки белыми простынями. Он проверил прикрепленную к простыне бирку на средней полке: там значилось нацарапанное от руки вчерашнее число, и больше ничего. Плавным движением санитар выдвинул длинный поднос и ловко переместил его на каталку. Страйк заметил, что Карвер, давая дорогу санитару с каталкой, сжал челюсти. С металлическим звяканьем и стуком дверь морозильной камеры скрыла от глаз оставшиеся два трупа.
— В смотровую не пойдем, коли тут, кроме нас, никого не будет, — поспешно сказал санитар. — В центре освещение хорошее, — добавил он, останавливая каталку возле стока и откидывая простыню.
Под ней лежало разбухшее тело Рошели Онифад, с застывшим на лице бессмысленным удивлением, навеки сменившим былую подозрительность. По краткому телефонному разговору с Уордлом Страйк уже понял, кого ему предстоит увидеть, но, глядя сверху вниз на это тело — которое стало намного короче с того дня, когда эта девушка сидела перед ним, уминая картошку и скрывая факты, — он в который раз осознал жуткую беззащитность мертвых.
Страйк проговорил ее имя по буквам, чтобы санитар мог заполнить бирку, а Уордл — страницу в блокноте; он также сообщил единственный известный ему адрес: приют Святого Эльма в Хаммерсмите.
Страйк проговорил ее имя по буквам, чтобы санитар мог заполнить бирку, а Уордл — страницу в блокноте; он также сообщил единственный известный ему адрес: приют Святого Эльма в Хаммерсмите.
— Кто ее нашел?
— Речная полиция выловила, вчера ночью, — сказал Карвер; это была первая фраза, которую он произнес за все время. У него был простецкий лондонский говор, а в голосе звучали нотки враждебности. — Тело обычно всплывает недели через три? — добавил он, адресуя свою реплику (скорее утверждение, чем вопрос) санитару, который осторожно кашлянул и ответил:
— В среднем да, но не удивлюсь, если в этом случае времени прошло меньше. Есть определенные признаки, по которым…
— Ну-ну, это пусть патологоанатом расскажет, — пренебрежительно оборвал его Карвер.
— Точно не три недели, — сказал Страйк, и санитар морга слегка улыбнулся ему в знак согласия.
— Это почему? — спросил Картер.
— Да потому, что я сам покупал ей бургер и картофель фри ровно две недели и один день назад.
— Ммм… — кивая Страйку, начал санитар, стоящий по другую сторону от тела. — Как раз хотел сказать, что большое количество углеводов в пище, поступившей в организм перед смертью, влияет на всплытие тела. Начинается разбухание…
— Именно тогда ты и дал ей визитку? — поинтересовался Уордл у Страйка.
— Да. Странно, что бумага не размокла.
— Визитку нашли в заднем кармане джинсов, в пластиковом чехле, вместе с проездной картой «Ойстер». Благодаря этому текст сохранился.
— А какая была одежда?
— Розовая шубка из искусственного меха. Чисто «Маппет-шоу». Джинсы, кроссовки.
— Когда я покупал ей бургер, она была одета так же.
— В таком случае содержимое желудка должно дать точное… — вклинился санитар.
— А родственники у нее близкие есть, не в курсе? — спросил Карвер у Страйка.
— Есть тетка в Килберне. Имени не знаю.
Сквозь приоткрытые веки Рошели виднелись блестящие глазные яблоки, типичные для утопленников. Под ноздрями остались следы запекшейся крови.
— А что с руками? — обратился Страйк к санитару; тело было открыто только по грудь.
— Да какая разница, что с руками! — рявкнул Карвер. — Спасибо, мы закончили, — громко сказал он санитару, и его слова эхом разнеслись по всему залу; затем он повернулся к Страйку. — Поговорить надо. Машина на улице.
Значит, Страйк теперь оказывал содействие полиции. Помнится, он впервые услышал эту фразу в новостях, когда еще мальчишкой бредил органами правопорядка. Мать всегда винила в этом своего брата Теда, бывшего сотрудника Королевской военной полиции, который постоянно рассказывал увлекательные (по мнению Страйка) истории о путешествиях, тайнах и приключениях.