Прочистив горло, модельер стал рассказывать дальше:
— Ей хотелось совершить что-нибудь настоящее. К этому в конечном счете сводились все наши разговоры. Почему, как ты думаешь, она связалась с этой паскудой Рошелью? Да потому, что хотела поднять ее из грязи в князи. Считала, что и сама прозябала бы точно так же, если бы не миловидная внешность, за которую, собственно, Бристоу и взяли ее в семью, сделав игрушкой для Иветты.
— Расскажи мне про того преследователя.
— Психопат. Считал ее своей женой, что ли. Суд запретил ему приближаться к ее дому и направил на принудительное лечение.
— Не знаешь, случайно, где он теперь?
— Если не ошибаюсь, его вывезли обратно в Ливерпуль, — сказал Сомэ. — Но полиция проверила: мне сказали, что в ночь смерти Лулы он находился именно там, причем в охраняемой палате.
— Ты знаешь чету Бестиги?
— Только со слов Кукушки: он — подлюга, жена — ходячая мумия. Таких, как она, я насмотрелся предостаточно. Богатенькие дамочки, которые сорят деньгами уродов-мужей. Приходят на мои показы. Навязываются в подруги. Нет уж, лучше я буду мять-топтать честную курочку.
— За неделю до смерти Лула ездила на выходные к знакомым, в загородный дом; там же оказался и Бестиги.
— Слышал, как же. У него стояк на нее был, — с презрением сказал Сомэ. — Она-то соображала — сам понимаешь, за ней мужики табунами ходили. Но этот ничего себе не позволял, разве что пытался с ней в лифт втиснуться — так она говорила.
— После той поездки вы с ней не общались, правильно я понимаю?
— Правильно. Бестиги там что-нибудь отмочил? Или он у тебя главный подозреваемый? — Сомэ выпрямился в кресле и уставился перед собой. — Черт… Фредди Бестиги?.. Он, конечно, гад, это понятно. У меня есть девочка знакомая… ну, знакомая знакомых… она работала у него в продюсерском центре, и этот урод пытался ее изнасиловать. Нет, я не преувеличиваю, — уточнил Сомэ. — Буквально. Изнасиловать. После работы предложил ей немного выпить и повалил на пол, но кто-то из референтов забыл в офисе мобильник, вернулся — а там такие дела. Бестиги откупился от обоих. Девчушке все советовали подать в суд, но она деньги взяла — и поминай как звали. Говорят, он свою вторую жену учил жизни с такими вывертами, что она с ним развелась, опустив на три ляма, да еще грозилась все рассказать прессе. Короче, Кукушка нипочем не впустила бы Фредди Бестиги к себе в квартиру в два часа ночи. Говорю же, она была не дура.
— Что тебе известно о Деррике Уилсоне?
— Это кто?
— Охранник, дежуривший в ту ночь.
— Впервые слышу.
— Здоровенный, говорит с ямайским акцентом.
— Возможно, тебя это поразит, но в Лондоне черный цвет кожи — не повод для знакомства.
— Меня интересует другое: ты с ним хоть раз перебросился словом? Или, может быть, Лула о нем рассказывала?
— Можно подумать, нам больше поговорить было не о чем, кроме как об этом охраннике.
— То же относится и к ее водителю, Кирану Коловас-Джонсу?
— Ну, этого я хотя бы знаю, — ухмыльнулся Сомэ. — Когда он думал, что я на него смотрю, принимал эффектные позы. Манекенщик гребаный, метр с кепкой.
— Лула о нем что-нибудь говорила?
— Да с какой радости? — Сомэ начал изводиться. — Он — шофер, было бы о ком говорить.
— Он мне рассказал, что они с Лулой очень дружили. Хвастался, что она ему подарила куртку твоей фирмы. За девять сотен — ни больше ни меньше.
— Было бы чем хвастаться, — с легким пренебрежением бросил Сомэ. — Мои вещи за три куска влет уходят. Шлепну свой лейбл на любой спортивный костюм — с руками отрывают. Смешно было бы не воспользоваться.
— Да, кстати, об этом тоже хотел спросить, — вспомнил Страйк. — У тебя ведь есть коллекция… готовой одежды, так это называется?
Сомэ позабавил такой интерес.
— Ну, есть. Это вещи, которые шьются в стандартных размерах, сечешь? Просто заходишь в магазин и покупаешь.
— Ясно. И насколько широко они продаются?
— Да повсюду. Ты сам-то когда в последний раз был в магазине одежды? — спросил модельер, и его выпученные набок глаза обшарили темно-синий пиджак Страйка. — Это что на тебе, дембельский костюм?
— Когда ты говоришь «повсюду», это значит…
— В хороших универмагах, в бутиках, в интернет-магазинах, — перечислил Сомэ. — А что?
— Один из тех парней, которые убегали в ту ночь от дома Лулы и попали в видеокамеру, был в куртке с твоим лейблом.
Сомэ едва заметно дернул головой; этот жест выдавал неприятие, смешанное с раздражением.
— Не он один; миллионы других тоже.
— Разве ты сам не видел?..
— Буду я всякое дерьмо смотреть! — взвился Сомэ. — Вся эта… пресса, с позволения сказать… Я не хотел ничего читать, не хотел ничего слышать. Сказал, чтобы ко мне никого не пускали. — Он махнул рукой в сторону лестницы и своего персонала. — Я знал одно: Кукушки не стало, а Даффилду, судя по всему, есть что скрывать. Вот и все. С меня этого хватило.
— Ясно. Вернемся к одежде. На видео с камеры наблюдения видно, что Лула пришла домой в платье и пальто…
— Верно, это модели «Марибель» и «Фэй», — уточнил Сомэ. — Платье называлось «Марибель»…
— Да, я уже понял, — сказал Страйк. — Однако в момент смерти на ней была другая одежда.
Модельер изобразил удивление:
— Разве?
— Конечно.