Вот когда ты полностью восстановишься, тогда живи как хочешь. Не глупи, Вояка…»
Никто больше не скажет ему «Вояка». Вояка умер.)
Впервые за долгую и бурную историю их отношений он от нее ушел. До этого три раза уходила Шарлотта. Между ними всегда существовало неписаное соглашение: если он когда-нибудь уйдет, если решит поставить точку, расставание будет совсем не таким, какие провоцировала Шарлотта, — пусть болезненные и тяжелые, но заведомо временные.
Шарлотта не успокоится, пока не отомстит ему со всей жестокостью, на какую только способна. Та дикая сцена, которую она устроила сегодня утром, вломившись к нему в офис, — это еще цветочки по сравнению с тем, что его ожидало в ближайшие месяцы, а то и годы. Никогда в жизни он не сталкивался с такой неуемной жаждой мести.
Страйк прохромал к стойке, заказал еще пинту и в мрачных раздумьях вернулся к своему столику. Разрыв с Шарлоттой поставил его на грань полного краха. Он по уши увяз в долгах, и, если бы не Джон Бристоу, ему пришлось бы обзавестись спальным мешком и ночевать под открытым небом. Кроме шуток: потребуй Гиллеспи срочного погашения ссуды, взятой на первый взнос за офис, Страйку не осталось бы ничего другого, кроме как заделаться бродягой.
(«Я звоню узнать, как у вас дела, мистер Страйк, потому что деньги за текущий месяц до сих пор не пришли… Можем ли мы надеяться, что они поступят в ближайшие два-три дня?»)
А ко всему прочему (раз уж лезет в голову вся эта холера, почему бы не составить исчерпывающий список?), за последнее время он сильно прибавил в весе — примерно десять кило, отчего стал ощущать не только тяжесть и неповоротливость, но и совершенно лишнее давление на культю, сейчас поднятую на латунную перекладину под столешницей. У Страйка даже развилась небольшая хромота, и все потому, что избыточный вес приводил к потертостям. А марш-бросок через ночной Лондон, да еще с рюкзаком на плече, только добавил неприятных ощущений. Но когда в кармане пусто, способ передвижения выбирать не приходится.
Пришлось тащиться к стойке за третьей пинтой. Вернувшись к себе за столик под куполом, Страйк вытащил из кармана мобильный и позвонил приятелю, который служил в лондонской полиции: познакомились они всего пару лет назад, но при чрезвычайных обстоятельствах, и это их сплотило.
Как Шарлотта была единственной, кто говорил ему «Вояка», так и Ричард Энстис, инспектор уголовной полиции, единственный звал его «Мистик Боб» — это имя прогремело из трубки в ответ на знакомый голос.
— У меня к тебе просьба, — сказал ему Страйк.
— Выкладывай.
— Кто вел дело Лулы Лэндри?
Листая служебный телефонный справочник, Энстис успел поинтересоваться у Страйка: как бизнес, как невеста, как правая нога? Страйк трижды соврал.
— Рад слышать, — обрадовался Энстис. — Вот, нашел телефон Уордла. Парнишка неплохой; слишком собой любуется, но лучше уж законтачить с ним, чем с Карвером, — тот говнюк редкостный. Могу замолвить за тебя словечко Уордлу. Если хочешь, прямо сейчас ему звякну.
Страйк выдернул из ячейки рекламного стенда какую-то листовку и записал номер Уордла рядом с изображением конных гвардейцев.
— Когда в гости выберешься? — спросил Энстис.
— Когда в гости выберешься? — спросил Энстис. — Заходите с Шарлоттой как-нибудь вечерком.
— Обязательно. Я перезвоню. Сейчас дел по горло.
Закончив разговор, Страйк погрузился в задумчивость, а потом набрал номер другого знакомого, который в отцы годился Энстису, но, условно говоря, шел по жизни противоположным курсом.
— За тобой должок, парень, — сказал Страйк. — Требуется кое-какая информация.
— На тему?
— А это ты сам скажи. Мне нужно, чтобы легавый клюнул.
Разговор тянулся минут двадцать пять: он прерывался паузами, которые становились все длиннее и многозначительнее, но в итоге Страйк получил, во-первых, приблизительный адрес и два имени, которые записал рядом с теми же конными гвардейцами, а во-вторых, серьезное предупреждение, которое записывать не стал, но принял к сведению. Беседа завершилась на дружеской ноте, и Страйк, широко зевая, набрал номер Уордла; почти мгновенно ему ответил громкий, резкий голос:
— Уордл.
— Да, здравствуйте. Я Корморан Страйк, мне…
— Как-как?
— Именно так, Корморан Страйк, — сказал он. — Это мое полное имя.
— Ага, — сообразил Уордл. — Мне уже Энстис звонил. Вы частный сыщик? Энстис говорит, вас интересует Лула Лэндри?
— Именно так, — повторил Страйк, подавляя зевок и разглядывая роспись потолка — сцену разнузданной вакханалии, в которой он при более внимательном рассмотрении узнал праздник фей: «Сон в летнюю ночь», человек с ослиной головой.
[5] — Но мне, по правде говоря, нужно посмотреть дело.
Уордл хохотнул:
—
Ятебе по жизни ничего не должен, приятель.
— У меня есть информация, которая может тебя заинтересовать. Вот я и подумал, что мы сумеем произвести обмен.
Наступила короткая пауза.
— Я так понимаю, все остальное — не телефонный разговор?
— Совершенно верно, — ответил Страйк. — Где бы ты предпочел посидеть за пинтой пива после трудов праведных?
Черкнув название паба, расположенного вблизи Скотленд-Ярда, Страйк подтвердил, что ровно через неделю (если уж раньше никак) его в принципе устроит, и отсоединился.
А ведь так было не всегда. Всего пару лет назад он имел право когда вздумается допрашивать свидетелей и подозреваемых — в точности как сейчас этот Уордл: время его ценится намного дороже чужого, а потому он сам определяет дату, место и длительность любой встречи. В точности как Уордл, Страйк раньше ходил в штатском; его грела близость к командованию и престижность службы. А нынче он, хромой черт в жеваной рубашке, вынужден пускать в ход старые связи, чтобы только заключить сделку с этим юнцом, который раньше почел бы за честь ответить на его звонок.