— Он пришел с оружием, — задумчиво проговорил Джонас.
— Ничего удивительного, — сказал Страйк. — Перед похоронами Рошели я поручил своей секретарше как бы случайно обронить при нем, что меня засыпает письмами один псих, который грозится вспороть мне брюхо. Это засело у Бристоу в голове. Он решил в случае чего свалить мою смерть на беднягу Брайана Мэтерса. После чего, наверное, отправился бы домой, перевел часы у матери в спальне и попытался разыграть тот же трюк. У него не все в порядке с мозгами. Но все равно — изобретательный, гад.
Похоже, все уже было сказано. Выходя из паба, где Агьемен с нервозной настойчивостью оплатил все их заказы, он осторожно предложил Страйку деньги: в прессе постоянно указывалось, что у детектива нет ни гроша. Страйк наотрез отказался, но не счел себя оскорбленным. Он понимал, что молодой военный инженер еще не проникся идеей нежданного большого богатства, что оно свалилось на него вместе с огромной ответственностью, предъявляло совершенно новые требования, подталкивало к каким-то решениям, вызывало к нему повышенное внимание, провоцировало издевки; до поры до времени парень был скорее ошеломлен, чем доволен. Естественно, его не оставляла жуткая мысль о причине получения им этих миллионов. Страйк догадывался, что Джонас Агьемен разрывается между воспоминаниями о своих боевых товарищах, оставшихся в Афганистане, мечтами о спортивных машинах и видениями трупа своей сестры, лежащего на снегу. Кто, как не солдат переменчивой удачи, понимает, насколько прихотлив бывает жребий?
— Но он точно не сможет выкрутиться? — внезапно спросил Агьемен, когда они уже были готовы распрощаться.
— Абсолютно точно, — ответил Страйк. — Газетчики еще этого не разнюхали, но полиция нашла мобильный телефон Рошели в сейфе его матери. Бристоу не решился от него избавиться. Он сменил код на другой, известный ему одному: ноль-три-ноль-четыре-восемь-три. Пасхальное воскресенье восемьдесят третьего года — день, когда он убил моего друга Чарли.
Наступил последний день работы Робин. Страйк звал ее с собой на встречу с Джонасом Агьеменом, которого удалось разыскать ее усилиями, но Робин отказалась. Страйк подумал, что она сознательно отстраняется от этого дела, от работы и от него. Сегодня днем Страйк был записан на прием к врачу в Центре ампутации при госпитале имени королевы Марии, и Робин могла уже уйти к моменту его возвращения из Роухэмптона. На выходные Мэтью собирался отвезти ее в Йоркшир.
Прихрамывая, Страйк пробирался через бесконечный хаос дорожных работ и раздумывал, увидит ли еще свою временную секретаршу, но сам в этом сомневался. Не так давно временный характер их совместной работы был единственной причиной, примирявшей его с присутствием Робин, но теперь Страйк был уверен, что будет скучать. Как-никак именно Робин отвезла его на такси в больницу, замотав ему кровоточащую руку своим пальто.
Повышенный интерес общественности к аресту Бристоу совсем не повредил бизнесу Страйка. Ему и в самом деле вскоре мог понадобиться секретарь-референт. Превозмогая боль в ноге, Страйк взбирался по лестнице и слышал голос Робин, которая разговаривала по телефону.
— …к сожалению, только во вторник, потому что в понедельник мистер Страйк весь день будет занят… Да… совершенно верно… Тогда я записываю вас на одиннадцать. Да. Спасибо. До свидания.
Когда Страйк вошел, Робин развернулась на вращающемся стуле.
— Как держался Джонас? — спросила она.
— Как держался Джонас? — спросила она.
— Вполне прилично, — ответил Страйк, опускаясь на хлипкий диван. — Эта ситуация его выматывает. Но пусть терпит, иначе Бристоу прикарманил бы десять миллионов.
— Звонили трое потенциальных клиентов, — доложила Робин, — но насчет последнего есть некоторые сомнения. Вполне возможно, это очередной журналист. Он явно стремился поговорить о тебе, а не о своих делах.
Подобных звонков уже было немало. Пресса с жадностью ухватилась за эту историю, в которой имелось много разных аспектов, лакомых для журналистов. Из Страйка сделали главного героя. С газетных полос смотрели его портреты десятилетней давности — еще армейских времен, и это его грело; однако журналисты также вытащили на свет фотографии рок-идола, его жены и супергрупи.
Во многих материалах полицию критиковали за халатность. Карвера сфотографировали в тот момент, когда он бежал по улице в распахнутой куртке, с пятнами пота на рубашке; зато к Уордлу, красавчику Уордлу, который помог Страйку вывести Бристоу на чистую воду, проявляли снисхождение, особенно девушки-журналистки. Однако больше всего средства массовой информации смаковали убийство Лулы Лэндри; каждая версия этой истории пестрела фотографиями безупречного лица и стройного, грациозного тела погибшей топ-модели.
Робин продолжала говорить, но Страйк не слушал: его внимание переключилось на пульсацию в руке и ноге.
— …запись всех файлов и твой ежедневник. Тебе понадобится секретарь. Невозможно самому заниматься всем сразу.
— Угу, — согласился он, с трудом поднимаясь с дивана. Он хотел сделать это позже, дождавшись ее ухода, но сейчас у него был повод встать. — Послушай, Робин, я толком не поблагодарил тебя…
— Нет, почему же, — торопливо ответила она, — ты сделал это в такси, по дороге в больницу, — да и вообще, в этом нет необходимости. Мне самой было интересно. Честное слово, мне понравилось.
Страйк, прихрамывая, прошел в свой кабинет и не услышал, как дрогнул ее голос. Подарок, упакованный кое-как, был спрятан на дне рюкзака.
— Вот, — сказал он, — это тебе. В одиночку я бы не справился.
— Ох, — сдавленно произнесла Робин; Страйк был тронут и немного встревожен при виде ее слез. — Ну зачем…
— Дома посмотришь, — сказал Страйк, но было поздно: упаковка буквально рассыпалась у нее в руках.
На стол выскользнуло что-то ярко-зеленое. Робин выдохнула:
— Ты… О боже, Корморан!
В руках у Робин было то самое платье, которое она примеряла в «Вашти» и потом не могла забыть. Раскрасневшись, она сияющими глазами смотрела на Страйка поверх платья:
— Ты не можешь позволить себе такую покупку!
— Могу, — сказал Страйк, прислонившись к перегородке, — по крайней мере, так было удобнее, чем сидеть на диване. — Бизнес идет в гору. Ты проявила себя потрясающе. Новому работодателю повезло заполучить такой кадр.
Робин яростно терла глаза рукавами блузы. У нее вырывались всхлипы и невнятные слова. Она вслепую дотянулась до бумажных салфеток, купленных ею на деньги из офисной жестянки (больше в расчете на таких клиентов, как миссис Хук), высморкалась, промокнула глаза и сказала, забыв о платье, свисавшем с ее колен:
— Не хочу уходить!
— Я не смогу платить тебе, Робин, — спокойно проговорил Страйк.