Он пил, чтобы забыть ее, но забыть не мог. Виски туманило рассудок, глушило острое сознание утраты, но даже и тогда, когда он бывал пьян, в оцепенелом мозгу вставали мучительные картины, его преследовали образы Нэнси и Мэта. Он видел их всегда вместе, в их новой жизни. Проклиная себя за эти мысли, видел их счастливыми, забывшими о нем, о прошлом, тяготевшем над ними. Смех Нэнси, смех Афродиты, звенел в его ушах, и вызван он был не его ласками, а ласками Мэта. С мучительной ясностью видел он, как она ласкает сына так же, как ласкала его, и глаза его невольно смыкались, лицо багровело и принимало беспомощное выражение.
В настоящую минуту он, однако, был поглощен другим. Конечно, не обидой, нанесенной ему грачом, — эта обида только подбросила лишний уголек в костер его ярости, — а гораздо более серьезным оскорблением.
Смех Нэнси, смех Афродиты, звенел в его ушах, и вызван он был не его ласками, а ласками Мэта. С мучительной ясностью видел он, как она ласкает сына так же, как ласкала его, и глаза его невольно смыкались, лицо багровело и принимало беспомощное выражение.
В настоящую минуту он, однако, был поглощен другим. Конечно, не обидой, нанесенной ему грачом, — эта обида только подбросила лишний уголек в костер его ярости, — а гораздо более серьезным оскорблением. Лицо его было менее апатично, чем обыкновенно на людях, движения нервнее, и он с необычной для него быстротой шагал по направлению к дому. Он испытывал острую потребность рассказать кому-нибудь о случившейся с ним сегодня неприятности, и так как Несси была единственным существом, с которым он еще разговаривал более или менее непринужденно, а к тому же дело как раз касалось ее, он спешил ее увидеть. Когда он, отперев входную дверь, вошел в дом, угрюмая сдержанность на минуту ему изменила, и он позвал торопливо:
— Несси, Несси!
Он вошел в кухню раньше, чем Несси успела откликнуться на зов, — и сурово глянул в ее испуганные глаза на повернутом к нему лице. Несси сидела за столом, ложка с супом застыла в ее руке по дороге ко рту, и вся ее поза выражала внезапный испуг.
— Говорил тебе, этот грирсонов щенок что-нибудь насчет стипендии Лэтта? — выпалил он свирепо.
Ложка с плеском упала обратно в тарелку, Несси нервно затрясла головой и, подумав, что вопрос, слава богу, не так страшен, как она ожидала, ответила:
— Нет, папа. Во всяком случае, ничего особенного не говорил.
— Припомни, — настаивал он. — Подумай хорошенько. Что значит «ничего особенного»?
— Видишь ли, папа… — голос Несси уже дрожал. — Он постоянно говорит что-нибудь нехорошее про… про нас. Иногда он выкрикивает разные насмешки насчет меня и… стипендии Лэтта.
— А говорил он тебе, чтобы ты отказалась от экзамена? Отвечай!
— Он, конечно, хотел бы, чтобы я не держала экзамена, папа, — ответила она, поджимая губы. — Это я отлично знаю. Он, наверное, думает, что это увеличит его шансы, а у него никаких и нет!
Губы Броуди раздвинулись в злобной усмешке, обнажая желтые зубы.
— Вот оно что! — воскликнул он. — Я так и думал. Ну, конечно, я был прав! Он сел за стол и, не обратив никакого внимания на тарелку дымящегося супа, которую Мэри молча поставила перед ним, приблизил свое лицо к самому лицу Несси.
— Повтори это еще раз, — пробурчал он.
— Что, папа?
— Да насчет грирсонова щенка.
— Что он не имеет никакой надежды получить стипендию Лэтта? — спросила она робко. И, видя, что отец доволен, невольно подлаживаясь под его настроение, негодующе фыркнула: — Нет, конечно, не имеет. И тени надежды! Если бы даже я не держала экзамена, все равно: другие учатся не хуже его. Но раз я участвую в этом, он ни за что ее не получит.
— Ты, значит, для него вроде как камень преткновения?
— Ну, конечно, папа.
— Вот это здорово! Ей-богу, здорово! — бормотал Броуди, глядя на нее расширившимися глазами. — Это мне приятно слышать. — Он помолчал. — Знаешь, что было сегодня, когда я шел себе спокойно домой обедать, как все добрые люди? — Ноздри его раздулись, голос перешел в крик. — Иду я домой спокойно и прилично, как вдруг подходит ко мне эта проклятая скотина, мэр Грирсон, наш свежеиспеченный замечательный мэр (и как это такого субъекта делают мэром, убей меня бог, не понимаю! Подхалимничал до тех пор, пока своего добился. Это позор для города!). Вероятно, он воображает, что раз он теперь мэр, ему все можно, потому что он имел наглость обратиться ко мне среди бела дня и предложить мне, чтобы я не посылал тебя держать экзамен на стипендию Лэтта.
— Он посмотрел на Несси, видимо, ожидая от нее взрыва негодования, и, почувствовав это, она ответила неуверенно:
— Ему просто завидно, папа, вот и все!
— Думаешь, я ему не сказал этого прямо в лицо? — воскликнул Броуди. — Сказал, не беспокойся. Я ему ответил, что ты всегда побивала его негодного щенка и опять его победишь, опять, опять! — Он азартно выкрикнул несколько раз это слово. — Нет, подумай, какое дьявольское нахальство — пробует очистить дорогу сыну, уговаривая меня оставить тебя в школе еще на год. И когда я бросил ему это прямо в лицо, он имел дерзость круто изменить тон и начал распинаться насчет того, что он, мол, представитель города и что его обязанность вмешаться в это дело: ему, видишь ли, сообщили, что ты не сможешь учиться дальше, что здоровье у тебя недостаточно крепкое, и он защищает не свои, а твои интересы! Но я его хорошо отделал!