Она знала, что войти сюда считалось самым постыдным делом, до которого может опуститься приличный человек. Еще страшнее было войти сюда на глазах у кого-нибудь, это влекло за собой бесчестье, позор, гражданскую смерть.
Миссис Броуди все это знала, но, сжав губы, храбро проскользнула в лавку, быстро и легко, как тень. Громкий звон дверного колокольчика возвестил об ее приходе, и, оглушенная его долгими переливами, она очутилась перед конторкой в похожей на коробочку комнатке — одном из трех отделений лавки. Очевидно, тут и внутри и снаружи число три имело какой-то каббалистический смысл. Очутившись в этом отделении, миссис Броуди почувствовала себя в безопасности, укрытой от любопытных глаз больше, чем она смела надеяться. Даже этим низким людям, видно, не чужд был инстинкт деликатности! К тому времени, когда звонок перестал дребезжать, ноздри миссис Броуди начали различать пронзительный запах кипящего жира с примесью аромата лука, распространявшийся неизвестно откуда. От этого тошнотворного запаха ей стало дурно, она закрыла глаза, а когда через мгновение открыла их, перед ней стоял низенький тучный человек, как дух, магически возникший из-за густого белого облака чада, наполнявшего внутреннее помещение. У человечка была длинная, волнистая квадратная борода, серая, как железо, кустистые брови того же цвета, а под этими бровями мигали блестящие, круглые, как у птицы, глазки; руками и плечами он делал почтительные движения, но черные глазки-бусинки неотрывно смотрели в лицо посетительнице. Это был польский еврей, переселение которого в Ливенфорд можно было объяснить разве только склонностью его нации гнаться за невзгодами. После неудачных попыток кое-как прожить ростовщичеством на неблагоприятной почве Ливенфорда он был вынужден существовать только на те гроши, что зарабатывал покупкой и продажей тряпья. Кроткий и безобидный, он не питал к людям злобы за оскорбительные клички, которыми его встречали, когда он объезжал город на своей тележке, запряженной ослом, выкрикивая: «Тряпки, кости, бутылки покупаю!» И никогда ни на что не жаловался, горько сетуя только в разговоре с теми, кто готов был его выслушивать, на отсутствие в городе синагоги.
— Что скажете? — прошепелявил он, обращаясь к миссис Броуди.
— Вы даете деньги взаймы?
— А что вы хотите заложить? — спросил он напрямик. Говорил он тихо и вежливо, но миссис Броуди испугала грубая обнаженность произнесенного слова.
— Я не принесла ничего с собой. Мне нужно сорок фунтов.
Старик искоса посмотрел на нее, охватив взглядом и порыжевшее, старомодное пальто, и шершавые руки со сломанными ногтями, и потускневшее от времени узенькое обручальное кольцо — единственное кольцо, и смешную затасканную шляпу, не пропустив ничего решительно, ни единой подробности ее убогого туалета. Он подумал, что перед ним сумасшедшая. Поглаживая двумя пальцами свой мясистый крючковатый нос, он сказал серьезно:
— Это очень большие деньги. Нам нужно обеспечение. Вы должны принести золото или брильянты, если хотите получить такую сумму.
Да, конечно, ей следовало иметь брильянты! В романах, которыми она зачитывалась, брильянты были обязательным атрибутом каждой настоящей леди. Но у нее не было ничего, кроме обручального кольца да серебряных часов покойной матери, под залог которых ей в самом лучшем случае могли дать каких-нибудь пятнадцать шиллингов. Начиная понимать всю невыгодность своего положения, она пробормотала заикаясь:
— А вы не дадите ссуду под мою мебель или под личную расписку? Я читала… в газетах… что некоторые это делают. Разве нет?
Еврей продолжал потирать нос, думая про себя, что эти старые англичанки все такие — худые, жалкие и глупые. Как это она не понимает, что в такой лавке, как у него, можно говорить только о шиллингах, а не о фунтах, и что, если бы даже он и мог дать сумму, которую ей нужно, он потребовал бы залог и проценты, а, судя по ее виду, ни то, ни другое ей взять неоткуда.
Он покачал головой, мягко, но решительно, и, проявляя все ту же любезность и миролюбие (для чего он усердно пользовался руками), сказал:
— Мы такими делами не занимаемся. Попробуйте обратиться в более крупные предприятия, где-нибудь в центре города. О да, они вам это устроят. У них больше денег, чем у такого бедняка, как я.
Миссис Броуди молча смотрела на него, ошеломленная, униженная. Как! Презреть опасность, решиться на такой позор, как посещение этой жалкой трущобы, и уйти, не достигнув цели! Однако ей пришлось примириться с отказом — апеллировать было не к кому.
И, не достав денег, ни единого из тех сорока фунтов, которые ей были нужны, она снова очутилась на грязной улице, среди луж, среди разбросанных повсюду пустых банок из-под консервов, у канавы, засоренной разными отбросами. Торопясь уйти отсюда, она с острым чувством унижения и растущей тоской думала о том, что ничего не достала, а между тем Мэт ожидает денег, уверенный, что они высланы. Заслоняя зонтиком лицо, чтобы ее не узнали, она лихорадочно спешила домой.
Несси, в фартучке, важно разыгрывая роль хозяйки, встретила мать, стоя над аккуратной стопкой чисто вымытых тарелок, и ожидала заслуженной награды — обещанных ей конфет. Но мать сердито отмахнулась от нее.