Второй постучал ногтем по стволу пушки, как будто хотел по звуку проверить ее качество, но тотчас отдернул палец и сунул его в рот. «Ох, чертовски твердая!» — донеслось сквозь полуоткрытое окно до ушей остолбеневшей миссис Броуди.
Зазвенел колокольчик у двери. Она механически пошла открывать и, распахнув дверь на улицу, была встречена двумя совершенно одинаковыми любезными улыбками, ослепившими ее смущенный взор выставкой золота и слоновой кости.
— Миссис Броуди? — сказал один, потушив улыбку на лице.
— Это вы нам писали? — спросил другой, сделав то же самое.
— Так вы от мистера Мак-Севитча? — пролепетала миссис Броуди.
— Сыновья, — сказал первый небрежно.
— И компаньоны, — добавил любезно второй.
Плененная непринужденностью их манер и все же волнуемая смутными опасениями, она нерешительно ввела их в гостиную. Тотчас же их острые глаза, до тех пор не отрывавшиеся от хозяйки, зашныряли по всем предметам в комнате, торопливо оценивая их, и только когда орбиты их наблюдения пересеклись, они обменялись значительным взглядом, и один сказал что-то другому на незнакомом миссис Броуди языке. Язык был ей незнаком, но тон понятен, и ее передернуло от этого оскорбительного тона, она даже покраснела от робкого негодования и подумала, что во всяком случае так не разговаривают чистокровные шотландцы. Затем посетители начали наперебой бомбардировать ее вопросами:
— Вы хотите получить сорок фунтов?
— И под строжайшим секретом, чтобы не узнал никто… даже ваш хозяин?
— Немножечко побаиваетесь его, да?
— А для чего вам нужны эти деньги?
Их многоопытные взгляды, изобличавшие полную осведомленность, совсем уничтожили миссис Броуди. Они шевелили пальцами, выставляя напоказ сверкающие перстни и как бы подчеркивая, что деньги имеют они , что нуждается в них миссис Броуди, и следовательно, она у них в руках.
Когда они выпытали у нее всю подноготную относительно дома, мужа, ее самой, ее семьи, они кивнули друг другу и встали оба, как один. Они сделали рейс по гостиной, потом громко и бесцеремонно протопали по всему дому, перетрогав, перещупав, повертев, погладив и взвесив в руках все вещи, сунув нос в каждый уголок, исследовав и высмотрев все решительно, а мама ходила за ними по пятам, как смиренная послушная собака.
После того, как они обозрели все вплоть до самых интимных деталей жизни в доме, скрытых внутри буфета, шкафов, в содержимом ящиков, и заставили миссис Броуди мучительно покраснеть, проникнув в ее спальню и, заглянув даже под кровать, — они, наконец, спустились вниз, глядя на все, только не на хозяйку. Она уже читала в их лицах отказ.
— Боюсь, что ничего не выйдет, леди. Мебель ваша немногого стоит — громоздкая, старомодная, неходкая! — сказал один с противным напускным чистосердечием. — Мы могли бы ссудить вам под нее две десятки или, ну, скажем, даже двадцать четыре фунта. Самое крайнее — двадцать пять, за вычетом нашего обычного процента, — продолжал он, вынув из жилетного кармана зубочистку и действуя ею так энергично, точно это способствовало вычислениям. — Ну как, согласны?
— Да, леди, — вмешался второй, — времена теперь плохие, и вы, что называется, ненадежная залогодательница. Мы всегда идем навстречу дамам — просто удивительно, сколько дам мы обслуживаем! — но у вас нет солидного обеспечения.
— Ведь у меня все вещи хорошие, фамильные, — возразила мама слабым, дрожащим голосом.
— Ведь у меня все вещи хорошие, фамильные, — возразила мама слабым, дрожащим голосом. — Они переходили по наследству из поколения в поколение.
— Теперь вы бы не могли их продать, мэм, — уверил ее джентльмен с зубочисткой, соболезнующе качая головой. — Нет, и даже в наследство они не годятся. Больше, чем мы, никто не даст. Так как же, согласны получить двадцать пять фунтов чистоганом?
— Мне необходимо сорок, — тихо сказала мама. — Меньше никак нельзя.
— А больше у вас ничего не найдется предложить нам, леди — спросил первый поощрительно. — Дамы всегда что-нибудь да вытряхнут из рукава, когда нужда прижмет. Может, и у вас имеется еще что-нибудь, чего мы не видели.
— Только кухня, — ответила смиренно миссис Броуди и открыла дверь в кухню, боясь, как бы они не ушли, страстно желая удержать их в этом скромном месте в надежде, что, авось, они пересмотрят свое решение.
Они неохотно, с пренебрежительным видом последовали за ней на кухню, но здесь внимание их сразу привлекла висевшая на видном месте картина в раме из светлого пятнистого ореха, Это была гравюра «Жнецы» с пометкой «первый оттиск» и подписью «Д.Бэлл».
— Это — ваша собственность, леди? — спросил один из посетителей после значительной паузы.
— Да, моя. Она мне досталась от матери.
Молодые люди заговорили между собой вполголоса, стоя перед картиной. Они смотрели на нее через лупу, терли ее, трогали бесцеремонно, как будто она уже была их собственностью.
— А вы не хотите продать ее, леди? Это не бог весть что, — о, конечно, нет! Но мы могли бы предложить вам за нее… ну, скажем, пять фунтов, — начал один из них уже другим, заискивающим тоном.
— Продать я ничего не могу, — прошептала мама. — Мистер Броуди сразу бы это заметил.