— Я вижу, что вы встревожены, но вмешаться в это дело не легко. Надо обсудить, как это сделать. Вашего отца ведь нельзя обвинить в жестоком обращении с ней?
— Нет. Но он ее запугивает. Он всегда любил ее, но теперь он так переменился, что даже его любовь превратилась во что-то странное и жуткое.
Ренвик, конечно, слыхал о новых привычках Броуди, но не хотел расспрашивать Мэри и только спросил:
— А почему он так стремится, чтобы Несси получила стипендию Лэтта? Эта стипендия, кажется, до сих пор всегда доставалась мальчикам, а девочке — никогда?
— Вот этим-то, может быть, все и Объясняется, — уныло предположила Мэри. — Он всю жизнь бредил каким-нибудь необычайным успехом, который бы его прославил, всегда хотел, чтобы Несси выдвинулась, — только из тщеславия, разумеется. Но уверяю вас, он не знает, что будет делать с ней, после того как она получит эту стипендию. Он гонит ее вперед без цели.
— А сын Грирсона тоже претендент на эту стипендию? — осведомился Ренвик после минутного размышления. — Ваш отец и Грирсон, кажется, в не слишком хороших отношениях?
Мэри покачала головой.
— Нет, тут, по-моему, более глубокие причины, — возразила она. — Послушаешь отца, так можно подумать, что, когда Несси получит стипендию, ему будет завидовать весь город.
По лицу Ренвика было видно, что он понимает ее.
— Я вашего отца знаю, Мэри, и понимаю, что вы хотите сказать. Боюсь, что с ним не совсем благополучно. В нем всегда было что-то такое… Видите ли, мне пришлось как-то с ним столкнуться, — Ренвик не сказал, что это было из-за нее, — и мы с ним с тех пор не ладим. Если бы я и счел возможным повидаться с ним, от этого было бы мало толку. Всякое мое вмешательство только разозлило бы его и ухудшило его поведение.
Наблюдая за Ренвиком, пока он, сосредоточенно глядя перед собой, обсуждал вопрос, Мэри думала о том, как он добр и внимателен к ней, как вникает ради нее во все обстоятельства, вместо того, чтобы действовать наобум. Глаза ее бродили по его живому и вместе суровому смуглому лицу, обличавшему сильный характер, по худой, подвижной, немного сутулой фигуре и наконец остановились на его руках, сильных, нервных, казавшихся особенно смуглыми от белоснежных крахмальных манжет. Эти уверенные, но такие деликатные руки исследовали, тайны ее бесчувственного тела, спасли ей жизнь, и, сравнив их мысленно со своими собственными, распухшими, потрескавшимися, она почувствовала всю глубину пропасти, отделявшей ее от этого человека, к чьей помощи она так смело прибегала. Какие чудесные руки! Мэри вдруг показалась себе такой жалкой, ее присутствие среди этой роскоши — таким неуместным, что она торопливо отвела глаза, словно боясь, что он перехватит и поймет ее взгляд.
— Не хотите ли, чтобы я переговорил относительно Несси с директором школы? — спросил, наконец, Ренвик.
— Не хотите ли, чтобы я переговорил относительно Несси с директором школы? — спросил, наконец, Ренвик. — Я хорошо знаком с Джибсоном и могу по секрету попросить его помочь нам в этом деле. Сначала я подумал, не переговорить ли мне с сэром Джоном Лэтта, но ваш отец служит у него в конторе, и это ему могло бы повредить. Нам, врачам, приходится соблюдать осторожность: такое уж у нас щекотливое положение… — Он усмехнулся. — Так хотите, чтобы я сходил к Джибсону? Или, может быть, вы лучше пришлете ко мне Несси, чтобы я осмотрел ее?
— Мне кажется, было бы очень хорошо, если бы вы переговорили с директором. Он когда-то имел на отца большое влияние, — сказала Мэри с благодарностью. — А Несси так запугана отцом, что она побоится идти к вам.
— А вы не боялись? — спросил доктор, и взгляд его сказал ей, что он помнит о ее былом мужестве.
— Боялась, — чистосердечно призналась Мэри. — Боялась, что вы не захотите меня принять. А мне больше некого просить помочь Несси. Она так молода. Я не хочу, чтобы с ней случилось что-нибудь дурное… — Она заговорила тише. — Вы ведь могли и не захотеть меня видеть. Вы знаете обо мне все, знаете, какая я была.
— Не смейте! Не смейте говорить так, Мэри! Я знаю о вас только хорошее. Я не забывал вас все эти годы, потому что вы славная, благородная и храбрая девушка. — Посмотрев на нее, он чуть не прибавил: «И красавица», но удержался и сказал только: — За всю мою жизнь я не встречал такой кротости и самоотверженности. Они мне врезались в память навсегда. Я не могу слышать, как вы себя унижаете.
Она вспыхнула от горячей нежности этих слов и сказала:
— Вы так добры, что всегда хвалите меня, но я этого не заслуживаю. Я только была бы счастлива сделать что-нибудь для Несси и тем искупить свои ошибки.
— Что за старушечьи речи! Сколько вам лет?! — сердито прикрикнул на нее Ренвик. — Двадцать второй? Господи! Да вы еще совсем дитя, перед вами вся жизнь. Все страдания, что вы пережили, забудутся, а счастья настоящего, в полном смысле этого слова, вы и не знали еще. Начните же опять думать о себе, Мэри. Я видел, когда вошел, как вы смотрели на эту картину. Превратите же свою жизнь в целую галерею таких картин, развлекайтесь, читайте все книги, какие можете достать, интересуйтесь всем на свете. Я могу вам найти место компаньонки, тогда вы побываете за границей.