Он ничего не ответил и вышел. Быстро скрылся в темноте. Мать прислушивалась к его шагам, пока они не замерли в тишине ночи, потом, коротко всхлипнув без слез, повернулась и вошла обратно в кухню. Она не знала, что может случиться, но терзалась страхом.
8
На другое утро миссис Броуди проснулась рано, когда было еще почти темно, и, вставая, услыхала где-то вдалеке первый, слабый крик петуха, возвещавший, несмотря на темноту, наступление нового дня.
Накануне она очень долго ждала Мэта, но не слышала, когда он пришел, и теперь, после беспокойного сна, ее первой мыслью было убедиться, все ли с ним благополучно.
Ей уже не надо было, одеваясь, бояться, что она потревожит сон мужа, так как теперь она спала одна в бывшей комнатке Мэри. Но от долгой привычки ее движения были осторожны и так же бесшумны, как движения призрака. Тусклый свет зари проникал в окно спальни и смутно освещал ее поникшую фигуру, дрожавшую от холода. Ее белье было все в заплатах, чинено и перечинено, так что надевать его было сложной задачей, и сейчас, в холодной тьме февральского утра, ее бесчувственные, огрубевшие пальцы с трудом справлялись с заношенными, убогими принадлежностями туалета. Она одевалась ощупью, а зубы тихонько выбивали дробь — единственный звук, обнаруживавший ее присутствие и деятельность.
Когда она, наконец, оделась, она беззвучно потерла руки, чтобы вызвать в них хотя бы какой-нибудь признак кровообращения, и выскользнула из комнаты в одних чулках.
В спальне Мэта, выходившей на восток, было светлее; тихо войдя сюда, миссис Броуди различила среди беспорядка постели контуры тела, услышала ровное дыхание и сама задышала свободнее и легче. Лицо Мэта в синеватом свете утра казалось свинцовым, в углах губ засохли какие-то струпья, темные волосы спутанными прядями падали на лоб. Язык, казалось, распух и слегка выступал из-за губ, словно не помещаясь во рту, и при каждом вздохе служил как бы резонатором для хриплого дыхания.
Мать тихонько поправила одеяло, осмелилась даже отнести спутанные кудри от глаз, но Мэт беспокойно зашевелился, пробормотал что-то во сне, и она отодвинулась, торопливо убрала руку, которая повисла в воздухе над его головой, словно благословляя его сон. Благословение светилось и в ее глазах, долго не отрывавшихся от сына. Наконец она неохотно, медленно отвела глаза от его лица и пошла к двери. Уже выходя из комнаты, заметила, что пиджак, жилет и брюки Мэта валялись на полу, что сорочка была брошена в один угол, а воротничок и галстук — в другой, и, словно радуясь тому, что может сделать что-то для него, наклонилась, подобрала разбросанные вещи, аккуратно сложил их на стуле, еще раз взглянула на спящего и тихо вышла.
Внизу все предметы в свете наступавшего утра имели несвежий, противный вид. Ночь, отступая, как океан в час отлива, оставила мебель сдвинутой в беспорядке, в потухшем камине — грязную серую золу, в посудной — батарею немытых тарелок, бесстыдно громоздившихся в раковине. Все напоминало обломки крушения на пустынном берегу.
Раньше чем развить энергичную деятельность — выгрести золу и затопить камин, начистить графитом решетку, вымыть тарелки, подмести пол, сварить кашу и выполнить другие бесчисленные утренние обязанности, — миссис Броуди всегда разрешала себе выпить чашку крепкого чаю, который, по ее собственному выражению, помогал ей подтянуться. Горячий ароматный напиток, как целительный бальзам, согревал, ободрял, разгонял туман в голове, примирял с неизбежными трудами и заботами нового дня.
Однако сегодня она, торопливо заварив чай и налив его в чашку, не стала пить сама, а отрезала и старательно намазала маслом два тонких ломтика хлеба, положила их подле чашки на поднос и понесла поднос в комнату Мэта.
— Мэт, — шепнула она, легонько тронув его за плечо, — я принесла тебе чай. — Она нагнулась над ним, но Мэт продолжал храпеть, и дыхание его распространяло прогорклый запах спирта, который неприятно раздражал миссис Броуди, так что она невольно заговорила громче:
— Мэт, смотри, здесь кое-что вкусненькое для тебя.
Так она, бывало, говорила, ублажая его, в детстве, и при этих словах он шевельнулся, свернулся калачиком и сердито забормотал спросонья:
— Не мешай спать, бой. Пошел к черту. Не надо мне никакого чота-хазри.
Мать огорченно затормошила его.
— Мэт, милый, выпей же чаю.
Пошел к черту. Не надо мне никакого чота-хазри.
Мать огорченно затормошила его.
— Мэт, милый, выпей же чаю. Это тебе будет приятно.
Мэтью открыл глаза и посмотрел на нее сонным, тупым взглядом. Миссис Броуди видела, как постепенно в темных зрачках просыпалось мрачное сознание неприятной действительности.
— А, это ты, — пробормотал он невнятно, еле ворочая языком. — Для чего тебе понадобилось будить меня? Я хочу спать.
— Но я принесла чай, милый. Он так освежает! Я сразу побежала вниз и сама его приготовила для тебя.
— Вечно ты пристаешь со своим чаем! Не мешай мне спать, черт побери! — Он повернулся к ней спиной и сразу опять уснул.
Мама жалобно смотрела то на лежавшего ничком Мэта, то на поднос в своих руках, словно не в силах была перенести его отказ и грубость его слов. Потом, решив, что он, может быть, передумает, поставила поднос на стул у кровати, прикрыла чашку блюдцем, чтобы чай не остыл, закрыла сверху тарелкой хлеб и в унынии вышла из комнаты.