Я роняю винтовку в траву, почти не замечая этого.
Иду дальше, не моргая, разинув рот, не веря собственным глазам, не в силах оценить масштабы…
Потомушто мне приходится перешагивать через трупы с раскинутыми руками, на которых поблескивают железные ленты — это я их надевал, — с раззявленными ртами — это я их кормил, — с переломанными спинами — это я …
Это я…
О, боже.
О, боже, я их ненавидел…
Я пытался, но ничего не мог с собой поделать.
(нет, мог…)
Я вспоминаю, сколько раз осыпал их проклятиями…
Сколько раз называл их овцами…
(нож в руке, удар…)
Но такого я никогда не хотел…
Никогда, я…
Тут я подхожу к самой большой груде трупов, сваленных у восточной стены…
И вижу это.
И падаю на колени в промерзшую траву.
На стене, на высоте человеческой руки…
Выведена «О».
«О» — «Ответ».
Синим цветом.
Я медленно склоняю голову, пока она не касается земли. Холод проникает в череп.
(нет)
(нет, она не могла)
(не может быть)
От моего теплого дыхания в грязи образуется маленькое оттаявшее пятно. Я не шевелюсь.
(что они с тобой сделали?)
(они тебя изменили?)
(Виола?)
(Виола?)
Чернота начинает переполнять меня, накрывать меня, бутто одеяло, бутто вода, захлестывающая с головой… нет Виола нет ты не могла ты не могла (могла?) нет нет нет…
Нет…
Нет…
И я сажусь.
Выпрямляюсь.
Бью себя по лицу.
Сильно.
И еще раз.
И еще.
Не чувствуя ударов и боли.
Губы лопаются.
Глаза распухают.
Нет…
Боже нет…
Прошу…
Я заношу руку для нового удара…
Но потом выключаюсь…
Внутри меня что-то леденеет…
Глубоко внутри…
(где ты была, почему ты не спасла меня)
Я выключаюсь.
Немею.
Вокруг — спэклы, мертвые спэклы, куда ни кинь взгляд.
А Виола ушла…
Не просто ушла, она совершила нечто немыслимое, невозможное…
(ты сделала это?)
(ты сделала это , вместо того чтобы найти меня?)
И глубоко внутри я умираю.
С груды трупов скатывается тело и врезается прямо в меня.
Я быстро отползаю назад, перебираясь через тела, вскакиваю на ноги, вытираю руки о штаны, стираю мертвечину…
А потом с груды падает еще одно тело.
Я поднимаю голову.
Из-под трупов пытается вылезти 1017-й.
Увидев меня, он замирает, его голова и руки торчат над остальными телами, сквозь кожу просвечивают кости — он худой, как смерть.
Конечно, он выжил. Конечно. Если кому-то хватило бы желчи и злобы, чтобы выжить, так это ему.
Я подбегаю к груде и начинаю тащить его за плечи — надо вызволить его из этой мервой трясины.
Наконец он выскакивает из нее, и мы падаем вниз, разлетаемся в разные стороны и молча смотрим друг на друга.
Оба тяжело дышим, выпуская облака пара.
1017-й вроде цел, хотя повязка куда-то подевалась. Он просто смотрит на меня широко распахнутыми глазами — такими же, как мои.
— Ты жив! — зачем-то говорю я. — Жив!
Он просто смотрит, на сей раз никакого Шума, ни цоканья — ничего. Мы просто молчим, лозы дыма вьются в утреннем небе.
— Как? — спрашиваю я. — Как тебе…
Но ответа от него не дождешься.
— Ты… — начинаю я и откашливаюсь. — Не видел… девочку?
А потом слышу…
Тук-дук, тук-дук.
Копыта по дороге. Дейви позвал сюда отца.
Я пристально смотрю в глаза 1017-му.
— Беги, — говорю я. — Вали отсюдова!
Тук-дук, тук-дук.
— Пожалста, — шепчу я, — прости меня, прости, но тебе нужно бежать, беги отсюдова, убирайся…
Я умолкаю, потомушто 1017-й резко встает на ноги. Он все еще глазеет на меня, не моргая, без всякого выражения на лице.
Тук-дук, тук-дук.
Он делает шаг назад, два шага, три и наконец припускает к взорванным воротам.
На бегу оглядывается.
Отчетливая вспышка Шума летит прямо в меня.
Я один.
А 1017-й стоит с ружьем.
И стреляет.
Я умираю, корчась у его ног.
1017-й отворачивается и ныряет в лес за воротами.
— Я понимаю, как тебе тяжело, Тодд, — говорит мэр, осматривая взорванные ворота. Мы вышли за территорию монастыря. Никому не хочется смотреть на горы трупов.
— Но зачем? — Я пытаюсь скрыть слезы. — Зачем они это сделали?
Мэр молча разглядывает мое окровавленное лицо.
— Видимо, подумали, что мы и спэклов превратим в солдат.
— Но убить всех? — Я поднимаю голову и смотрю на него. — Раньше «Ответ» никого не убивал нарочно.
— Пятьдесят шесть человек, — вставляет Дейви.
— Семьдесят пять, — поправляет его мэр. — А еще выкрали триста узников.
— Они уже пытались нас подорвать, помнишь? — добавляет Дейви. — Вот стервы!
— «Ответ» вышел на тропу войны, — говорит мэр, обращаясь главным образом ко мне. — И мы ответим им тем же.
— Точно! — Дейви зачем-то передергивает затвор винтовки.
— Понимаю, что ты чувствуешь из-за Виолы, — продолжает мэр. — Я не меньше твоего удивлен и расстроен ее поступком.
— Мы еще ничего не знаем, — шепчу я.
— Понимаю, что ты чувствуешь из-за Виолы, — продолжает мэр. — Я не меньше твоего удивлен и расстроен ее поступком.
— Мы еще ничего не знаем, — шепчу я.
(неужели?)
(правда?)
— Как бы то ни было, детство твое осталось в далеком прошлом. Мне нужны настоящие лидеры, вожаки. И я хочу сделать вожаком тебя. Ты готов, Тодд Хьюитт?
— Я готов, па, — говорит Дейви, его Шум жалобно кудахчет.
— Да, я и так знал, что на тебя можно положиться, сынок.
Шум Дейви снова вспыхивает розовым.
— Но сейчас я хочу услышать ответ Тодда. — Он подъезжает ближе. — Ты больше не мой пленный, Тодд Хьюитт. Наши отношения вышли на новый уровень. Но я должен знать, на чьей ты стороне… на моей… — он кивает головой в сторону дыры, — или на их. Третьего не дано.