Она вскрикивает от боли…
Виола, думаю я…
Виола…
Стискиваю зубы и поднимаю винтовку…
Взвожу ее…
И говорю истинную правду:
— Ради нее я готов убивать.
Мэр замирает на месте, переводя взгляд с меня на Дейви и обратно. Лицо его сына скривилось от обиды и слез.
— Па? — жалобно мяучет он.
Мэр вчитывается в мой Шум.
— Ты не врешь, — говорит он еле слышно. — Ты в самом деле готов убить. Ради нее.
Дейви поднимает глаза на меня. В них стоят слезы — и гнев.
— Не надо, Тодд! Не делай этого!
Мэр все еще мечется между мной и Дейви, видя, на что я способен, видя, что я не лгу.
— Опусти винтовку, — рычу я, не глядя на его сына, не слушая его Шум. — Все кончено.
Мэр делает глубокий вдох, потом медленно выдыхает:
— Что ж, Тодд, будь по-твоему.
Он отходит от Виолы.
Я облегченно опускаю плечи.
И он стреляет.
42
КОНЕЦ ИГРЫ
[Виола и Тодд]
— Тодд! — Выстрел грохочет где-то слева от моего уха, стирая собой весь мир и оставляя в нем только страх за Тодда, только вопрос — жив он или нет? Ранен он или нет?
Но стреляют не в него…
Тодд все еще держит свою винтовку наготове…
Он так и не спустил курок…
А Дейви рядом с ним внезапно падает на колени…
Падает на пол, взметая два облачка пыли…
— Па? — тонко взмаливается он, точно крохотный котенок…
И кашляет, выплевывая кровь…
— Дейви? — вопрошает Тодд. Его Шум вздыбливается так, словно подстрелили его самого…
И тут я вижу…
Дырку в форменном бушлате Дейви, прямо под горлом…
Тодд бросается к нему, падает на колени…
— Дейви ! — кричит он…
Но Шум Дейви целиком направлен на отца…
Вопросительные знаки летят во все стороны…
На лице потрясение…
Рука тянется к ране…
Он снова кашляет…
И судорожно глотает воздух…
Тодд поднимает глаза на мэра…
Его Шум бурлит…
— Что ты наделал?! — орет он…
— Что ты наделал?! — ору я.
— Убрал его из уравнения, — спокойно отвечает мэр.
— Па? — снова спрашивает Дейви, протягивая к нему окровавленные руки…
Но его па смотрит только на меня.
— Моим настоящим сыном всегда был ты, Тодд, — говорит мэр. — Сильный и благородный юноша, верный помощник, которым я мог гордиться…
Па? — спрашивает Шум Дейви.
И ведь он все это слышит…
— Ты чудовище, — выдавливаю я. — Я убью тебя…
— Нет, ты станешь моим соратником, — перебивает мэр. — Это лишь вопрос времени. Дэвид был слабаком, никчемным…
— ЗАТКНИСЬ! — ору я.
Тодд?
Опускаю голову. Дейви смотрит на меня…
Его Шум похож на водоворот…
Водоворот смятения, страха и вопросительных знаков…
И: Тодд?
Тодд?
Прости…
Прости…
— Дейви, только не… — начинаю я.
Но его Шум все вертится…
И в нем я вижу…
Я вижу…
Правду…
Дейви наконец показывает мне всю правду…
То, что скрывал так долго…
О Бене…
Беспорядочный вихрь картинок…
Бен бежит по дороге навстречу ему…
Конь встает на дыбы…
Вываливаясь из седла, Дейви палит из винтовки…
Пуля летит в грудь Бена…
Бен, пошатываясь, скрывается в кустах…
Дейви слишком напуган, чтобы пойти за ним…
Дейви слишком напуган, чтобы сказать мне правду.
И я стал его единственным другом…
Я не хотел , говорит его Шум…
— Дейви…
Прости , думает он.
И вот она — правда, написанная в каждой его мысли…
Он просит прощения…
Искренне…
За все…
За Прентисстаун…
За Виолу…
За Бена…
За каждый проступок и дурное слово…
За то, что подвел отца…
И он смотрит на меня…
И умоляет…
Умоляет…
Как бутто я один на свете, кто может его простить…
Как бутто я в силе…
Тодд?
Пожалста…
А я только и могу выдавить, что его имя…
И боже, сколько страха и ужаса в его Шуме…
Это слишком…
Слишком…
И вдруг наступает тишина.
Дейви обмякает, глаза все еще открыты, все еще молят меня (клянусь!) о прощении.
Он больше не шевелится.
Дейви Прентисс умер.
— Ты спятил, — говорю я мэру, стоящему у меня за спиной.
— Нет, — отвечает он. — Вы были совершенно правы, вы оба. Никого нельзя любить так, чтобы его могли использовать против вас.
Солнце село, но небо еще розовое, город по-прежнему РЕВЕТ, а где-то вдалеке раздается очередной Бум! — «Ответ» приближается, и корабль уже наверняка сел. Может, даже открыл люк, и кто-нибудь: Симона Уоткин или Брэдли Тенч, люди, которых я знаю и которые знают меня, — выглядывает наружу, гадая, куда это они попали.
А Тодд встает на колени рядом с трупом Дейви Прентисса.
И поднимает глаза.
Его Шум клокочет и горит огнем, в нем слышны горе и стыд и ярость…
Тодд встает…
Поднимает винтовку…
Я вижу себя в его Шуме, мэра за моей спиной, его глаза ликующе сверкают, дуло винтовки уперлось мне в спину…
И я понимаю, что Тодд собрался делать.
— Давай, — говорю я, сердце уходит в пятки, но так надо так надо так надо…
Тодд подносит винтовку к глазам…
— Давай!
Мэр с силой пихает меня в спину, ноги пронзает острая боль, и я ничего не могу с собой поделать, крик сам срывается с губ, я падаю, падаю навстречу Тодду, навстречу земле…
И мэр опять это делает…
Опять использует меня против Тодда…
Потому что Тодд ничего не может с собой поделать…
Он кидается вперед, чтобы меня подхватить…
И мэр наносит удар.
Мозг взрывается, горит и ревет от боли: это никакая не оплеуха, это гораздо хуже, как бутто твою душу насквозь протыкают раскаленной кочергой. Как только я бросаюсь на помощь Виоле, мэр бьет меня Шумом с такой силой, что моя голова резко запрокидывается назад, а в ушах снова звенит голос мэра, и еще голос Виолы, и они хором твердят: ты ничтожество ничтожество ничтожество ничтожество…