— Иней! — Джейн ковыряет мыском ботинка белый островок на камне.
— Надо было раньше все провернуть, — говорит госпожа Лоусон в свою чашку, грея лицо над паром. — До наступления холодов.
— Да что провернуть-то? — спрашиваю я.
— Освобождение, — просто отвечает Джейн. — Мне Уилф сказал перед отъездом.
— Освобождение кого? — Хотя к чему вопросы, я и так знаю…
С дорожки доносится грохот осыпающихся камней. Мы вскакиваем на ноги, и в ту же секунду из-за деревьев вылетает Магнус.
— Живо! — кричит он. — За мной!
Госпожа Лоусон хватает материалы для оказания первой помощи и бросается за ним по дорожке. Мы с Джейн делаем то же самое.
На телегах, на спинах мужчин, на носилках, на спинах лошадей и быков… по дорожке двигаются люди, а за ними — еще и еще.
Освобожденные.
Бывшие узники тюрем.
И боже, в каком они состоянии…
— Ох, господи помилуй! — Джейн тихо присвистывает.
Мы стоим как вкопанные, не в силах пошевелиться.
О боже!
Следующие несколько часов пролетают как в тумане. Мы пытаемся быстро внести всех раненых в лагерь, но у некоторых травмы слишком серьезные, приходится оказывать им помощь прямо на месте.
Я бегаю от одной целительницы к другой, от раны к ране, ношусь за свежими бинтами и пластырями, и все это на такой скорости, что до меня не сразу доходит: большинство ранений получены не в битве. Это следы избиения.
— Их били! — говорю я.
— И морили голодом, — злобно добавляет госпожа Лоусон, делая очередной женщине внутривенный укол. — И пытали.
Эта женщина — лишь капля в море, заливающем лагерь. Большинство больных глубоко потрясены и не могут даже говорить: они таращатся на нас невидящими глазами или бормочут что-то бессвязное. На руках и лицах — следы от ожогов, старые незалеченные раны. Глаза глубоко запали от постоянного голода.
— Это его рук дело, — говорю я себе под нос. — Это все он.
— Держись, дитя! — подбадривает меня госпожа Лоусон.
Мы бросаемся на улицу, набрав полные руки бинтов и пластырей, но этого не хватает — катастрофически. Меня лихорадочно подзывает к себе госпожа Брэтит. Она рвет из моих рук бинты и начинает заматывать ногу женщине, истошно вопящей на земле.
— Корень Джефферса! — бросает целительница.
— Я не принесла, — отвечаю я.
— Тогда неси, черт возьми!
Я возвращаюсь в пещеру, петляя между целительницами, ученицами и солдатами; все они пытаются помогать раненым, которые лежат повсюду — на склонах холмов, в телегах, прямо на земле. Раненые — не только женщины, я вижу и мужчин, таких же оголодавших и избитых. Попадаются и члены «Ответа», раненные в бою: я замечаю Уилфа с ожоговой повязкой на лице, который продолжает таскать носилки с больными.
Я вбегаю в пещеру, хватаю бинты и ампулы Джефферса, в сотый раз вылетаю на улицу. Несясь по поляне, я поднимаю глаза на деревья, из-за которых продолжают иногда выходить люди.
Я на секунду останавливаюсь и рассматриваю их лица, а потом бегу к госпоже Брэтит.
Госпожа Койл еще не вернулась.
И Ли тоже.
— Он залез в самое пекло, — говорит мне госпожа Надари, когда я помогаю ей поднять на ноги обмякшую под действием Джефферса женщину. — Все искал кого-то.
— Мать и сестру. — Я покрепче перехватываю раненую.
— Мы не всех смогли вывести. Там целое здание осталось, бомба не сработала…
— Шивон! — раздается вдали чей-то крик.
Я оборачиваюсь, сердце колотится как сумасшедшее, губы сами растягиваются в улыбке.
— Он их нашел!
Но тут же понимаю, что это не так.
— Шивон? — Ли спускается по дорожке, рука и плечо его куртки почернели, лицо вымазано сажей, глаза бегают по сторонам, по лицам людей на поляне. — Мама?
— Поди узнай, не ранен ли он, — говорит мне госпожа Надари.
Я перекладываю раненую на ее плечи и бегу к Ли, не обращая внимания на окликающих меня целительниц.
— Ли! — кричу я.
— Виола, — наконец он замечает меня, — ты не знаешь, их здесь нет?
— Ты ранен? — Я подбегаю, щупаю опаленную куртку, осматриваю его руки. — Ты обгорел!
— Там был пожар.
Я пытаюсь заглянуть ему в глаза. Он смотрит на меня, но не видит: у него перед глазами словно проплывают тюрьмы, пожары, заключенные, а может, и стражники, которых ему пришлось убивать.
Но матери и сестры он так и не увидел.
— Они здесь ?! — взмаливается он. — Скажи, что да!
— Я же не знаю, как они выглядят, — тихо отвечаю я.
Ли смотрит на меня невидящими глазами, тяжело и хрипло дыша, как будто наглотался дыма.
— Это… Ох, господи, Виола, это было… — Он поднимает голову и смотрит куда-то за мою спину.
— Это… Ох, господи, Виола, это было… — Он поднимает голову и смотрит куда-то за мою спину. — Мне надо их найти. Они должны быть здесь…
Он бежит дальше, крича:
— Шивон! Мама!
Я не могу ничего с собой поделать и кричу ему вдогонку:
— Ты видел Тодда?!
Но он молча идет дальше, пошатываясь и спотыкаясь.
— Виола! — снова слышу я окрик. Наверно, какой-нибудь госпоже нужна моя помощь.
Но тут рядом со мной раздается другой голос:
— Госпожа Койл!
Я оборачиваюсь. У самого начала каменистой дорожки появляется госпожа Койл верхом на лошади. За ее спиной в седле есть кто-то еще, кто-то крепко привязанный. Во мне просыпается надежда. Вдруг это Шивон? Или мама Ли?
(или он, может быть, это он)
— На помощь, Виола! — кричит госпожа Койл, подхлестывая лошадь поводьями.