От страха я еле дышу, но все-таки поднимаю глаза и выдавливаю:
— Да, госпожа.
— Так-то лучше. — Сквозь дверное стекло Коринн выглядывает на улицу. На углу лечебного дома стоит единственный солдат, от скуки ковыряющий в носу. — А теперь ударь меня.
Я моргаю:
— Чего?
— Ударь меня! — повторяет она. — Постарайся разбить нос или хотя бы губу.
— Коринн…
— Быстрей, а то улицы скоро будут кишеть солдатами.
— Я не хочу тебя бить!
Она хватает меня за руку — так крепко, что я отшатываюсь.
— Ты в самом деле думаешь, что выживешь после допроса президента? Он уже пытался выудить из тебя правду — сначала ласковыми расспросами, потом разлукой с другом. Неужели ты станешь испытывать терпение такого человека?
— Коринн…
— Рано или поздно он с тобой расправится, — продолжает она. — Если ты откажешься ему помогать, он тебя убьет.
— Но я же ничего не знаю…
— Да ему плевать, что ты не знаешь! — шипит она. — Если в моих силах спасти чью-то жизнь, я это сделаю. Даже если это жизнь такой бестолковой девчонки, как ты.
— Больно, — тихо говорю я. Пальцы Коринн все сильнее впиваются в мои руки.
— Вот и хорошо. Проще будет меня ударить.
— Но зачем…
— Бей! — кричит она.
Я набираю побольше воздуха в легкие и со всех сил бью ее по лицу.
А потом долго жду под дверью, не сводя глаз с солдата на углу. Шаги Коринн стихают в коридоре: она убегает в регистратуру. Жду и жду. Солдат — из тех, у кого отобрали лекарство (их становится больше с каждым днем), поэтому в относительной тишине раннего утра я слышу его мысли. Ему скучно, он вспоминает вторжение армии Прентисстауна в его родную деревню и как потом пришлось записываться в добровольцы.
Вспоминает свою погибшую девушку.
И тут у главного входа в лечебный дом раздается вопль Коринн. Она расскажет охране, что ночью «Ответ» пробрался в дом, избил ее до полусмерти и похитил меня. Она даже покажет, в каком направлении скрылись целительницы, а я побегу в обратном.
История, конечно, бредовая. Кто поверит, что «Ответу» удалось проникнуть в охраняемый солдатами дом?
Но я знаю, на что она рассчитывает. На слухи. У «Ответа» уже есть репутация.
Удается же им незаметно подкладывать бомбы.
Как? Почему их никто не видит?
Если они способны на это, то могут и мимо вооруженной охраны пробраться, верно?
Они что, невидимые?
Эти мысли проносятся в голове солдата, когда он вскидывает голову на крик Коринн, и звучат все громче, когда он бросается на помощь и скрывается за углом.
Пора.
Я закидываю мешок с лекарствами за спину.
Открываю дверь.
И бегу.
Я бегу к деревьям на берегу реки. Вдоль него идет тропинка, но я стараюсь не выходить из леса. Мешок бьет по плечам и спине острыми уголками коробок, и я невольно вспоминаю, как мы с Тоддом бежали вдоль этой самой реки, по этому же берегу — бежали от армии.
Мне надо добраться до океана.
Мой единственный шанс спасти Тодда — сначала найти «Ответ».
И тогда я вернусь за ним.
Обязательно.
(«Я больше никогда тя не брошу, Тодд Хьюитт»)
Сердце обливается кровью.
Я нарушила свое обещание.
(держись, Тодд)
(только живи)
Я бегу.
Я двигаюсь вдоль реки, прячась от патрулей, срезая путь через огороды, пробегая за заборами и держась как можно дальше от домов и бараков.
Долина вновь начинает сужаться. Холмы подбираются ближе к дороге, а дома редеют. В какой-то миг, заслышав поблизости марш, я падаю в подлесок и лежу затаив дыхание, пока в воздухе не остается одно птичье пение (Где мой дом? Где безопасно? ) и теперь уж совсем далекий РЁВ города. Наконец я поднимаю голову и смотрю на дорогу.
Река уходит вниз, а дорога теряется за холмами и лесами. Здесь, вдали от города, на пологих склонах расположились фермерские дома и земли. Прямо напротив меня начинается короткая дорожка, ведущая к дому — фасад прячется за аккуратными деревьями. Справа расстилаются поля, но сзади к дому уже подступает густой лес. Если я смогу подняться по дорожке, там будет безопаснее всего — можно и наступления ночи дождаться, чтобы дальше бежать в темноте.
Если я смогу подняться по дорожке, там будет безопаснее всего — можно и наступления ночи дождаться, чтобы дальше бежать в темноте.
Я снова осматриваю дорогу: не слышно ли где марша, отдельного Шума, скрипа телеги?
Делаю глубокий вдох.
И бросаюсь через дорогу.
Я не свожу глаз с фермерского дома, мешок бьет по спине, руки качают воздух, легкие сжимаются, а я бегу все быстрей и быстрей…
По дорожке…
Деревья уже близко…
Я почти на месте…
И тут на дорожку выходит фермер.
Я резко торможу, скользя по грязи и чуть не падая. Он отскакивает в сторону, явно напуганный не меньше меня.
Мы молча глазеем друг на друга.
Шум у него тихий, дисциплинированный, почти любезный, потому я его и не услышала. В одной руке у него корзинка, а в другой — спелая красная груша.
Он оглядывает меня с головы до ног, замечает мешок с лекарствами, видит, что я одна на дороге — и уже только этим нарушаю закон — и что дышу я тяжело, как будто долгое бежала.
В его Шуме раздается одно слово, ясное и чистое, как сегодняшнее утро.
«Ответ», — думает он.
— Нет, — выпаливаю я, — я не…
Но он подносит палец к губам.
И склоняет голову, прислушиваясь к звукам с дороги.
Мы оба слышим марширующих вдалеке солдат.