Чтобы чем-то себя занять, я беру в руки остывающую чашку. Подношу ее к губам, но не пью.
— С Тоддом все хорошо? — спрашиваю я, не глядя на мэра.
— Жив-здоров и работает на солнышке, — отвечает тот.
— Мы можем увидеться?
Мэр замолкает, словно обдумывая мою просьбу.
— У меня к тебе одна просьба, — наконец говорит он.
— Какая?
Снова молчание. В моей голове начинает брезжить новая мысль.
— Вы хотите, чтобы я за ней шпионила. Для вас.
— Нет, — отвечает мэр, — не шпионила, что за глупости! Просто попробуй убедить госпожу Койл, что я не тиран, что у Прентисстауна была совсем другая история и что вместе мы сможем построить мир, о котором мечтали, много лет назад покидая Старый свет.
Я не враг ей. И не враг тебе.
Мэр говорит так искренне. Честное слово, ему хочется верить.
(но правда ли это? или его искренность напускная?)
— Я прошу тебя о помощи, — говорит он.
— Вся власть в ваших руках, — отвечаю я. — Моя помощь вам не нужна.
— Неправда, — упорствует он. — Мы с госпожой Койл никогда не будем так близки, как вы.
«А мы разве близки?» — думаю я. И вспоминаю: «Это та самая девочка ».
— И кстати, я знаю, что она нарочно усыпила тебя в тот вечер, когда я пришел с тобой поговорить.
Я отхлебываю холодный кофе:
— Разве вы не поступили бы точно так же?
Он улыбается:
— То есть ты согласна, что мы очень похожи?
— Как я могу вам доверять?
— А как ты можешь доверять человеку, который накачал тебя снотворным?
— Она спасла мне жизнь.
— После того, как я привез тебя в лечебный дом.
— Она не сажала меня под замок.
— Ты ведь пришла сюда одна, без сопровождения, не так ли? Я уже снимаю запреты.
— Она учит меня лечить людей.
— А зачем она встречалась с целительницами? — Он снова сцепляет пальцы в треугольник. — Что они задумали, как тебе кажется?
Я смотрю в чашку и делаю глоток, гадая, откуда он знает про целительниц.
— И какие планы у них на тебя ? — спрашивает он.
Я все еще отказываюсь на него смотреть.
Мэр встает:
— Пойдем со мной, пожалуйста.
Мы покидаем огромный зал и проходим через что-то наподобие прихожей у входа в собор. Ворота широко открыты на городскую площадь. Там маршируют солдаты: на нас обрушивается бум-бум-бум их сапог и РЁВ людей, лишенных лекарства.
Я немножко морщусь.
— Посмотри туда, — говорит мэр. За марширующими солдатами, ровно посреди площади, рабочие сооружают деревянный помост, из которого торчит высокий столб.
— Что это?
— Здесь завтра в полдень повесят сержанта Хаммара. Это наказание за его страшное, страшное преступление.
Перед моими глазами вновь возникает Мэдди, ее безжизненные глаза. Мне приходится зажать рот рукой, чтобы опять не разреветься.
— Я пощадил прежнего мэра этого города, — говорит он, — но мой самый верный солдат пощады не получит. Ты в самом деле думаешь, что я пошел бы на это ради маленькой девочки, которая якобы владеет нужными мне сведениями? Ты действительно считаешь, что я зашел бы столь далеко, когда вся власть, по твоему же выражению, и так в моих руках?
— И зачем же вы это делаете? — спрашиваю я.
— Потому что он нарушил закон. Потому что у нас цивилизованный мир, в котором нет места жестокостям и зверству. Потому что война окончена . — Мэр поворачивается ко мне. — Я бы очень хотел, чтобы ты убедила в этом госпожу Койл. — Он подходит ближе. — Ты это сделаешь? Хотя бы расскажешь ей, как я пытаюсь загладить свою вину?
Я опускаю глаза и разглядываю свои ноги. Мысли вертятся в голове как сумасшедшие.
Быть может, он говорит правду.
Но Мэдди умерла.
И в этом виновата я.
С Тоддом мы так и не увиделись.
Что же мне делать?
(что делать?)
— Договорились, Виола?
По крайней мере, будет что рассказать госпоже Койл.
Сглатываю слюну:
— Я попробую.
Мэр опять улыбается:
— Чудесно! — Он мягко трогает меня за руку: — Ну, беги домой. На похоронах понадобится твоя помощь.
Кивнув, я выхожу на паперть и бегу прочь, но на площади меня окатывает такой волной РЁВА , что я невольно замираю и пытаюсь восстановить дыхание, которое вдруг куда-то запропастилось.
На похоронах понадобится твоя помощь.
Кивнув, я выхожу на паперть и бегу прочь, но на площади меня окатывает такой волной РЁВА , что я невольно замираю и пытаюсь восстановить дыхание, которое вдруг куда-то запропастилось.
— Виола. — Мэр все еще наблюдает за мной со ступеней своего дома — собора. — Почему бы нам завтра не поужинать? — Он улыбается, видя, как я изо всех сил пытаюсь скрыть свое нежелание это делать. — Тодда, разумеется, тоже пригласим.
Я распахиваю глаза. В моей груди вздымается огромная волна радости, так что из глаз тотчас брызгают слезы.
— П-правда? — заикаясь от удивления, спрашиваю я.
— Правда.
— Вы это серьезно?
— Серьезно, — отвечает он.
И простирает ко мне руки.
11
СПАС ТЕ ЖИЗНЬ
[Тодд]
— Надо их пронумеровать, — говорит Дейви, вытаскивая с монастырского склада тяжелый мешок и швыряя его на землю. — Это наша новая работа.
Вчера вечером я разговаривал с мэром: он запоздало поздравил меня с днем рождения, а ночью я поклялся во что бы то ни стало отыскать Виолу.
Но ничего не изменилось.
— Пронумеровать? Зачем? — спрашиваю я, глядя на спэклов, все еще бессмысленно глазеющих на нас. Почему же лекарство до сих пор действует?