И тут Коринн охает. Нас ведут мимо взорванного магазина: фасад полностью обрушился, — и солдаты оцепили руины. Наш конвой сбавляет шаг, чтобы получше рассмотреть.
Тогда-то все и случается.
БУМ!!!
Звук этот столь огромен, что воздух становится твердым, как кулак, как волна кирпичей, а мир будто бы вылетает у меня из-под ног, и я лечу куда-то в сторону, невесомая, как чернота над головой.
Наступает тишина и пустота — я ничего не помню об этих минутах, — а потом я открываю глаза и понимаю, что лежу на земле, вокруг меня вьются парящие ленты дыма, а кое-где в небо взметается пламя. Зрелище почти мирное, почти красивое, но в какой-то момент я понимаю, что ничего не слышу — только пронзительный звон, заглушающий все остальные звуки. Вокруг, шатаясь, встают люди, рты у них открываются в крике, я медленно сажусь, но мир по-прежнему погружен в звенящую тишину, а рядом со мной тот юный солдатик с прыщом на шее, он лежит на земле, весь покрытый щепками. Видимо, он прикрыл меня собой, потому что я почти невредима, а он не двигается.
Не двигается.
Ко мне начинает возвращаться слух, и я слышу крики.
— Эта история не должна была повториться, — говорит мэр, задумчиво глядя на луч света, падающий из витражного окна.
— Я ничего не знала про бомбы, — в который раз твержу я, руки у меня до сих пор трясутся, а в ушах так громко звенит, что я почти его не слышу. — Ни про первую, ни про вторую.
— Верю, — кивает мэр. — Тебя и саму чуть не убило.
— Солдат принял на себя почти весь удар, — выдавливаю я, запинаясь. Перед глазами — его распростертое на земле тело, кровь, торчащие отовсюду щепки…
— Она снова тебя усыпила, не так ли? — спрашивает он, продолжая смотреть в витражное окно, словно там кроются все ответы.
Перед глазами — его распростертое на земле тело, кровь, торчащие отовсюду щепки…
— Она снова тебя усыпила, не так ли? — спрашивает он, продолжая смотреть в витражное окно, словно там кроются все ответы. — Усыпила и бросила одну.
Удар.
Она в самом деле меня бросила.
И подложила в магазин бомбу, которая убила юного солдата.
— Да, — наконец отвечаю я. — Она ушла. Все ушли.
— Не все. — Он ходит за моей спиной — лишь голос посреди зала, громкий и ясный, чтобы я могла расслышать его сквозь звон в ушах. — В этом городе, пять лечебных домов. Один полностью укомплектован, в трех частично не хватает целительниц и учениц. Лишь работники твоего дома без остатка покинули посты.
— Коринн осталась, — шепчу я и вдруг начинаю ее защищать: — Она сразу же начала лечить пострадавших от второго взрыва солдат! Ни секунды не медлила! Перевязывала раны, прочищала дыхательные пути и…
— Я приму это к сведению, — перебивает меня мэр, хотя я говорю чистую правду.
Коринн в самом деле подозвала меня и попросила помочь, и мы делали все, что было в наших силах, пока другие солдаты не схватили нас и не утащили прочь. Идиоты! Коринн сопротивлялась, но они ударили ее по лицу, и тогда она затихла.
— Прошу вас, не трогайте ее, — твержу я. — Она тут ни при чем. Она не принимала никаких решений, только пыталась помочь…
— Я и не собирался ее трогать ! — вдруг орет мэр. Я отшатываюсь. — Хватит зажиматься ! Ни одна женщина в городе не пострадает, пока я президент! Неужели это так трудно понять?
Я вспоминаю солдат, которые били Коринн. И Мэдди, оседающую на землю.
— Пожалуйста, не трогайте ее, — шепчу я снова.
Он вздыхает и понижает голос:
— Нам от Коринн нужны только ответы. Те же ответы, что от тебя.
— Я не знаю, где они, — говорю я. — Она мне не сказала! Она вообще ничего об этом не говорила!
Тут я осекаюсь, и мэр это замечает. Ведь кое-что она говорила, так?
Она рассказала мне историю про…
— Ты что-то вспомнила, Виола? Поделишься? — спрашивает мэр, вплотную подходя ко мне с заинтересованным лицом.
— Нет, — быстро выпаливаю я, — нет, только…
— Просто что? — Его взгляд порхает по моему лицу, пытаясь прочесть мои мысли, хотя Шума у меня нет и быть не может. В какой-то миг я понимаю, насколько его это бесит .
— Я только припомнила, что первые годы после перелета она провела где-то на холмах, — вру я, сглатывая ком в горле. — К западу от города, за водопадом. Я тогда не придала значения этому разговору.
Мэр все еще пристально смотрит мне в глаза — долго-долго, — прежде чем снова начать расхаживать по залу.
— Самое важное тут вот что, — говорит он. — Взорвалась ли вторая бомба по ошибке? Может, она была лишь частью первой и детонировала позже по чистой случайности? — Он снова подходит вплотную ко мне. — Или все-таки нарочно? Чтобы пострадали мои люди, которые непременно должны были работать на месте взрыва? Чтобы отнять как можно больше жизней?
— Нет. — Я трясу головой. — Она не могла так поступить. Она целительница. Она не убила бы…
— На войне все средства хороши, — говорит мэр. — Потому это и война.
— Нет, — твержу я. — Нет, она не могла…
— Я знаю, что ты в это не веришь. — Мэр снова отворачивается и отходит.
— Мэр снова отворачивается и отходит. — Поэтому тебя и бросили.
Он подходит к маленькому столику рядом с его креслом и берет с него листок бумаги. Показывает мне.
На нем написана синяя буква «О».
— Что это такое, Виола?