Поэтому они жмутся к краям и друг к другу. Но возмущаться не думают.
Дейви сплевывает шелуху:
— Ты что, говорить разучился?
— С чего бы? — выдавливаю я.
— Да ты целыми днями только орешь на рабочих и ворчишь на меня. Так не годится. — Он делает плевок на дальность и точность, попадая аккурат в голову ближайшего спэкла. Тот молча смахивает шелуху и продолжает рыть траншею. — Она тя бросила, — говорит Дейви. — Смирись и живи дальше.
Мой Шум вскидывается.
— Заткнись!
— Да я же в хорошем смысле.
От удивления у меня чуть глаза на лоб не лезут.
— А что? — спрашивает он. — Я просто так сказал… Она же ушла, а не померла или еще чего. — Плевок. — Насколько я помню, она девка боевая, умеет за себя постоять.
В его Шуме всплывает воспоминание о том, как его прошили током на берегу реки. Мне бы улыбнуться, но я не улыбаюсь, потомушто вот она, прямо у него и у меня перед глазами.
Здесь — и не здесь.
(где она?)
(черт, где она?)
Мэр Леджер рассказал, что сразу после падения башни армия двинулась прямиком к океану — якобы по чьей-то наводке.
(по моей? неужели он меня услышал? Я весь горю от этой мысли…)
Но мистер Хаммар и его люди ничего там не нашли — лишь несколько ветхих домов да утлых лодчонок.
Потомушто наводка оказалась ложной.
И от этого я тоже весь горю.
(она мне соврала?)
(нарочно?)
— Господи, ушлепок! — Дейви снова сплевывает. — Да тут ни у кого подружек нет. Они либо в тюрьме сидят, либо раз в неделю бомбы взрывают, либо ходят такими большими группами, что подойти страшно.
— Она мне не подружка, — говорю я.
— Неважно. Я только хотел сказать, что тут все без баб. Смирись уже.
Внезапно в его Шуме поднимается мощная волна какого-то чувства, но он тут же ее смахивает, не дав мне вглядеться.
— Чего уставился? — рявкает он.
— Да ничего…
— Ну и все тогда! — Дейви встает, подбирает с камня винтовку и топает обратно на участок.
Не знаю почему, но 1017-й в конце дня всегда оказывается рядом со мной. Я обычно работаю где-нибудь в дальнем уголке, заканчиваю траншеи. Дейви — ближе к переднему краю, следит за возведением дощатой опалубки для будущего фундамента. Этим должен заниматься и 1017-й, но почему-то, стоит мне поднять голову, он всегда оказывается неподалеку. Сколько раз я уже отсылал его подальше…
Нет, он не отлынивает: исправно роет землю или складывает ее ровными рядками, — но при этом неотрывно пялится на меня, норовя поймать мой взгляд.
И цокает.
Я подхожу к нему, держа руку на прикладе винтовки. Над нашими головами собираются серые тучи.
— Тебе было велено работать у Дейви! — рявкаю я.
Я подхожу к нему, держа руку на прикладе винтовки. Над нашими головами собираются серые тучи.
— Тебе было велено работать у Дейви! — рявкаю я. — Что ты тут делаешь?
Дейви, услышав свое имя, кричит с дальнего участка:
— Что?
Я ору в ответ:
— Почему ты все время пересылаешь его ко мне?
— Ты сдурел? — огрызается Дейви. — Они же все одинаковые!
— Это 1017-й!
Дейви картинно пожимает плечами:
— Ну и?!.
За моей спиной раздается громкое язвительное цоканье.
Я поворачиваюсь и… клянусь, 1017-й улыбается.
— Ах ты кусок… — начинаю я, перенося винтовку вперед.
Но тут до меня долетает яркая вспышка Шума.
Она идет от 1017-го.
Едва ощутимая, но ясная как день: я стою перед ним и тянусь за винтовкой. Просто картинка происходящего с его точки зрения.
А в следующую долю секунды он выхватывает у меня винтовку…
И наваждение рассеивается.
Винтовка все еще у меня в руках, 1017-й стоит по колено в траншее.
Никакого Шума у него нет.
Я оглядываю его с головы до ног. Он заметно похудел — впрочем, как и остальные спэклы, — корма на всех не хватает, а 1017-й как бутто вапще не ест.
Значит, и лекарства не получает.
— Ты что задумал? — спрашиваю я.
Но он уже вернулся к работе и вовсю загребает руками землю. Ребра торчат из-под белой-белой кожи.
1017-й молчит.
— Почему никому не дают лекарство, а спэклам дают?
Настал следующий день, мы обедаем. Небо затянуло тяжелыми тучами, и скоро наверняка пойдет дождь: первый настоящий дождь за долгое время. Он, конечно, будет холодный, но нам приказано работать в любую погоду, такшто мы продолжаем следить за тем, как спэклы выливают первый бетон из бетономешалки.
Иван привез ее только севодня утром. Нога у него почти срослась, но он еще прихрамывает, и Шум его полыхает. Интересно, что он теперь думает о тех, за кем сила.
— Как же, это не дает им сговариваться и строить планы, — отвечает Дейви. — Мало ли какие подлые мыслишки у них водятся…
— Но они ведь и с помощью цоканья могут общаться. — Я задумываюсь. — Разве нет?
Дейви только пожимает плечами, как бы говоря: «Да мне плевать, ушлепок».
— Еще сэндвич есть?
Я отдаю ему свой, не сводя глаз со спэклов.
— Разве не лучше знать, о чем они думают? — спрашиваю я. — Разве так не безопасней?
Я смотрю на другой конец участка, где работает 1017-й, а он, понятное дело, смотрит на меня.
Плюх. Первая капля дождя падает на мои ресницы.
— Вот дерьмо! — шипит Дейви, поднимая голову к небу.
Дождь льет три дня без остановки. Строительная площадка становится все грязней и грязней, но мэр не дает нам передышки, поэтому все три дня мы месим ногами и руками коричневую жижу и накрываем траншеи брезентом.