— Мне тоже. Но факт остается фактом: все эти бедолаги, за исключением врожденно слабоумных, оказались на улице в результате самостоятельно принятых решений. Тупых решений. Перед каждым из них Бог поставил два мешка и сказал: «Выбирай!» В одном мешке лежала колбаса пепперони, а в другом — кусок дерьма. Если бы у них хватило ума обследовать мешки, помять, понюхать — ведь пепперони на ощупь, по запаху, по весу отличается от экскрементного эквивалента, — то они бы… В общем, ты поняла. Однако мешок с дерьмом стоял ближе, не надо было тянуться; или казался меньше, легче нести; или, наоборот, выглядел крупнее, а значит, более перспективным; или они смотрели телевизор и не хотели отвлекаться — хотя те, кто любит смотреть телевизор, как правило, уже выбрали дерьмо; или мешок был окрашен в цвета их любимой команды…
— Может, за них выбрал кто-то другой.
— Чаще всего так и происходит. Но мы всегда в состоянии выбрать сами.
— Легче сказать, чем сделать.
— Как и все в этой жизни. Если ты собираешься жаловаться, что обстоятельства мешают нам принимать решения, что нас заставляют выбирать мешки, когда мы еще слишком молоды и не знаем, что делаем, — то это не ко мне. Это к богам. Дядюшка Ларри не придумал нашу вселенную. Дядюшка Ларри всего лишь говорит, что человек должен отвечать за свои решения. Если всякий раз, когда человек выбирает дерьмо, общество с огромными убытками для себя позволяет ему менять дерьмо на пепперони, то он никогда не научится грамотно выбирать; более того, он вообще откажется от права выбирать, ибо выбор без последствий — уже не выбор.
Готовность отвечать за последствия — наверное, это и есть цена свободы. А свобода для дядюшки Ларри важнее всего на свете, важнее крова и еды и даже чуть-чуть важнее твоей маленькой мокренькой…
— Прекрати!
Конечно, «порше» с гораздо большим удовольствием делал бы сейчас двести по автобану, а не влачился по Первой авеню сквозь толпы враждебных пешеходов, приближаясь к центру бомжовой вселенной под названием рынок «Пайк-плейс». Но вида он не показывает, спокойно жужжит мотором и вообще ведет себя так, будто потягивает бренди и курит сигару в библиотеке баварского охотничьего домика. Вам бы его невозмутимость! На протяжении многих лет вид умножающихся бездомных орд выматывал вам душу, а слезливые сентенции Белфорда заставляли чувствовать вину. И вот появляется парень, который говорит: раздражение и угрызения совести не оправданны; бомжи — просто актеры в великом спектакле, и роль их важна, даже необходима для раскрытия темы. По крайней мере вам кажется, что он имеет в виду именно это. Борясь — скорее из страха, чем из доброты — с желанием бибикнуть на запрудивших переход «актеров», вы говорите:
— Ларри, ты же не будешь спорить: среди этих людей есть такие, кто выбрал пепперони, а не дерьмо; кто не прогуливал уроков в школе, не грабил бензоколонок, не угонял машин, не рожал детей в пятнадцать лет, не увлекался спиртным и наркотиками; кто в детстве был счастлив или преодолел недостатки воспитания; кто честно зарабатывал на жизнь, преуспел в бизнесе, — и вдруг экономика пошатнулась, и коврик выдернули у них из-под ног. Что делать с ними, Ларри? Они что, не жертвы?
— Только если они сами в это верят. Каждый может пожаловаться…
— На тяжелую судьбу. Эту песню я уже слышала. Воспользовавшись перебоем в веренице бомжей, вы жмете на газ и проскакиваете перекресток.
— Прости, если моя скука висит, как мельничный жернов на шее нашей беседы, но все эти вопросы кажутся мне социологией и шумом. Да, шумом и социологией. Хочу напомнить, однако, что власть — как и судьбу — всегда можно перехитрить. На каждую истинную жертву в нашей культуре приходится сотня фальшивых, которые сами записали себя в жертвы, чтобы купаться в депрессии и злости на весь мир. Тум-турудум-тум-тум!
— И это все, что ты можешь сказать?
— Я бы и этого не сказал, если бы ты не была такой аппетитной маленькой маслинкой. Знаешь, масляная пипка…
— Перестань меня так называть!
— Ты, наверное, хочешь, чтобы я посочувствовал нашим братьям и сестрам из финансового сектора? Да скорее снеговик купит путевку в ад, чем в моей груди возникнет хоть один пузырек жалости к твоим обреченным коллегам! Обанкротившиеся брокеры, прогоревшие инвесторы — все они заслужили то, что с ними случилось, потому что поверили в Великую Ложь.
— Ах вот как? И что же это за ложь?
— Ложь прогресса. Ложь неограниченной экспансии. Ложь, говорящая: «Расти или умри». Подумай сама. Сначала мы разводим коммерческий костер, а потом, вместо того чтобы греться у огня, жарить колбаски и читать классику, мы пытаемся сделать его больше и жарче, больше и жарче, и постепенно это становится главной задачей, и мы бьем тревогу, если в каждом квартале пламя не поднимается выше, чем в предыдущем. А между тем любой мальчишка из племени бозо тебе скажет, что если бездумно кидать дрова в костер, то скоро спалишь все топливо в округе, и огонь погаснет. Или вырвется из-под контроля и сожжет дома и уничтожит все живое. Природа всегда сдерживает рост, ставит ограничения на размеры животных, на численность популяций. Неужели мы думали, что капитализм не подчиняется законам природы? Неужели мы перепутали неограниченное потребление с неограниченным прогрессом? Бенджамин де Кассерес, француз, прочитавший несколько лекций в университете Тимбукту, определил прогресс как «победу смеха над догмой».