Наверное, вы выглядите очень удивленно, потому что он объясняет:
— Вопросы, которые ты задала на лекции.
— А, эти вопросы!
— Никто, кроме бозо и догонов, не упоминает о существовании Сириуса-С. Однако им можно верить, в этой области их репутация весьма надежна. Бозо и догоны считают, что Сириyc-C — третья, еще не открытая звезда тройной системы Сириуса. Если в будущем окажется, что они правы, значит, зыбкое тесто, которое мы называем реальностью, на самом деле действительно очень зыбко. Продолжая эту мысль — а также отвечая на второй вопрос, — отмечу, что все замки в «Гремящем доме» захлопываются автоматически, и без ключа их открыть невозможно. Понятия не имею, как Кью-Джо Хаффингтон умудрилась выйти.
Я не сказал тебе раньше, потому что не хотел пугать.
При этих словах вы глушите мотор. И уже не торопитесь заводить.
— Теперь о том, почему ты мне нравишься. С первых же секунд, увидев тебя, я хотел открыть твои ножки, как счет в оффшорном банке, где нет штрафа за превышение кредита. А еще больше — хочешь верь, хочешь нет — мне хотелось открыть твое сознание. Я сказал себе: «Прикинь, Ларри, вот было бы здорово, вот бы обрадовались земные народы и возликовала всякая живая тварь, большая и малая, если бы душа этой девчонки оказалась столь же спелой и ослепительной, как ее задница!» Конечно, вероятность мала, но вдруг… Сейчас, Гвендолин, ты похожа на дорогой высококачественный телевизор, принимающий всего два-три канала. Я хочу воткнуть в тебя кабель, милая! Я хочу стать твоей спутниковой антенной.
Пока вы раздумываете, радоваться или обижаться, он достает из кармана билеты на самолет. Зеленые разводы, результат соседства с целебными листьями, практически замазывают название авиакомпании.
— Завтра, — говорит он, отвечая на последний вопрос, — я улетаю в Тимбукту.
— Завтра?… В Тимбукту? — Вы глотаете воздух и пытаетесь это скрыть.
— Да. Завтра утром. Не успеет трижды пропеть петух. Понимаю, мои слова разбивают тебе сердце. Но не спеши унывать! Я уверен, мы разработаем план, который превратит беду в радость. Увы, разработка плана невозможна, когда за спиной выстроилась очередь нетерпеливых кретинов…
Сзади действительно начинают бибикать машины, которым «порше» мешает впустую колесить по переполненной стоянке.
— …поэтому я сейчас откланяюсь, ибо верю, что любовь не знает преград и при следующей нашей встрече все решится.
Вы хотите сказать: «Следующей встречи не будет, не надейся!» Но тут он вас целует, и поцелуй так похож на мексиканское свадебное платье с ниспадающими каскадами кружев и складок, с оборками, вышивками и рядами жемчужных пуговок, с петлями разноцветных лент, что скопившаяся сзади озлобленная пробка превращается в праздничную фиесту, а охранник, только что махавший вам руками, — в пьяного священника, дающего благословение, и когда Даймонд наконец отрывается, оставив в воздухе серебристую нитку слюны, ваши гонады во весь опор мчатся в Дюранго.
13:00
Твердая почва. Вот что вам нужно. Твердая почва под ногами. Терра фирма. Гранитная скала. Армированный бетон. О, гравитация! Заходится душа, мечтая угодить в тяжеловесный плен твоих объятий!
Вы выбираете окружной путь домой, предусмотрительно объезжая скопления бездомных — во избежание задержек, актов агрессии и соблазна поглядеть на них глазами Даймонда. (Если они взаправду статисты — и одновременно звезды — грандиозного вселенского спектакля, то хорошо бы отозвать на пару ласковых режиссера, продюсера и художника по костюмам.)
Вы добираетесь до дома без приключений — своего рода триумф, хотя и не предвещающий стабильности, ибо теперь надо проверить, как поживает Андрэ, а это занятие способно разрушить любые иллюзии насчет твердой почвы под ногами. Здание, к счастью, древнее, со старомодными замочными скважинами в дверях, что позволяет, приникнув глазом к холодной бронзе, заглянуть в жилище Кью-Джо и убедиться в присутствии макаки — весьма бесспорном, ибо животное распласталось на столике вишневого дерева, разметав повсюду карты Таро, словно жертва языческого культа. Проклятая близорукость мешает различить, дышит ли Андрэ, и страшная догадка обжигает сердце: а вдруг он мертв?! Кто знает, столько валиума может выдюжить двадцатифунтовая обезьяна?
Вы моргаете, щуритесь и изо всех сил вжимаете зрачок в замочную скважину, так что он делается похож на виноградину, которую зарядили в воздушное ружье. Увы, движения волосатой груди не видно.
О боже! Если вы по небрежности погубили маленького негодника — последствия будут поистине ужасными! Вооружившись пилкой для ногтей, вы начинаете лихорадочно выколупывать гвозди, чтобы войти в квартиру и поднести зеркальце к ноздрям зверя, пощупать его пульс, — и уже прикидываете, какое сфабриковать алиби, на кого свалить жестокое убийство.
Не успеваете вы, однако, перешагнуть порог, как Андрэ, не открывая глаз, делает неожиданное и пугающее движение: раздраженно засовывает руку себе под задницу, выхватывает оттуда карту, словно она жалила его маленькую тугую мошонку, и отбрасывает ее прочь. Потом вновь замирает. Но это уже не страшно: мерзавец жив! (Перспективы комы и токсикозного повреждения мозга вы даже не рассматриваете.) Чем дольше он спит, тем меньше забот. По крайней мере хоть что-то идет удачно.