Сонные глазки и пижама в лягушечку

И тут здание начинает трястись, зубные щетки падают с полки и скачут по афганскому ковру, уши заполняются стуком и грохотом, напоминающим звук далекой битвы, и вы думаете: правду говорят, что Земля вертится!

Даймонд улыбается улыбкой фаталиста, тормозит свой локомотив в миллиметре от пульсирующей матки и, кивнув на потолок, шепчет:

— Десять часов. Боулинг открылся.

10:00

Плотские объятия самодостаточны. Они с легкостью душат биологические нужды, растворяют интеллект, стирают сознание, с успехом перечеркивают голод, усталость, боль, время, голос рассудка, чувство ответственности и совесть, а уж такую мелочь, как грохот боулинга, должны отфильтровать без остатка. Так оно вскоре и происходит: треск разлетающихся кеглей заглушается ритмичным шлепаньем животов — юбка задрана вам на лицо, и вы изо всех сил цепляетесь за осыпающиеся края бездонной шахты траханья.

Подобно тому, как вагинальные мышцы смыкаются вокруг фаллоса, гигантские мускулы траханья смыкаются вокруг вашей души, превращая ее в капельку мускусного жира, в кусочек наэлектризованного сала, скворчащий на скользкой сковороде. Бартолиновы железы бурлят в собственном соку; всякий раз, когда над ними нависает мошонка, белый пони поднимается на дыбы. Пусть стучат суставы! Пусть хрустят хрящи! Пусть сочится слюна! Пусть…

О боже! Ну что еще?!

Даймонд снова выдает фаталистическую улыбку, и в ритмичных движениях наступает перебой. «Что случилось, милый? — хотите вы спросить. — Пожалуйста, не останавливайся! Не останавливайся никогда…»

Однако слова застывают на онемевших губах: за спиной любовника, заглядывая ему через плечо, нависает фигура, сбившая божественный ритм и прогнавшая белого пони с горной вершины в заросли бузины.

Это же Ураган, во имя всех святых! Дурацкий Ураган, здоровенный индеец. Стоит в дверях туалета — невозмутимо, неподвижно и отрешенно, словно и не догадываясь о своей только что сыгранной роковой роли; стоит живым воплощением самого непростительного, после смерти и телефонной бюрократии, вторжения в гармонию человеческого космоса. Коитус интерраптус. Кровь катит к вашим щекам со скоростью кегельбанного шара — вы буквально слышите ее грохот, — а Ураган тихим спокойным голосом, идущим из сокровенных глубин, произносит:

— Прости, Ларри, но ты просил сказать, когда начнут показывать японского доктора.

10:05

Ураган выходит, Даймонд остается внутри, однако вы чувствуете, как он ужимается.

— Неудачный момент.

— Угу.

— Успех зависит от выбора момента, особенно в любви.

— И на бирже.

— Совершенно верно. Бывают удачные моменты, а бывают неудачные. Сейчас был неудачный.

— Угу.

— М-да… Несвоевременно.

— Угу.

Он продолжает увядать.

— У нас еще будут возможности.

Непонятно, вопрос это или утверждение. Вы говорите:

— Надо вставать, а то он вернется…

— Нет, Ураган ушел к себе в вигвам.

И тем не менее…

Он быстрым движением поднимает бедра, нежно целует вас в губы. А затем пятится на четвереньках и целует прямо в «нулевую зону» — уже много крепче. И облизывается, как Будда на пикнике.

Вы поспешно поднимаетесь, внезапно почувствовав себя обнаженной и беззащитной.

— Ну, раз уж мы встали… — говорит он.

— То что?

— Предлагаю посмотреть доктора Ямагучи.

— Я… в общем… — Вы отыскиваете в куче листьев свои трусики — рваные, мокрые, похожие на то, что осталось бы от Красной Шапочки, если бы не пришли дровосеки. — Мне надо освежиться.

Даймонд забирает у вас трусики, подносит к лицу и глубоко вдыхает.

— М-м-м… Такие свежие персики бывают только на ветке.

Вы готовы возмутиться, но долетевший запах — нет, не погибших трусов, а разбросанных вокруг целебных листьев, — напоминает о болезни Даймонда, о надеждах, которые он возлагает на этого клоуна Ямагучи, и вы не протестуете, когда, натянув джинсы, он берет вас за руку и уводит из туалета. Вы оглядываетесь с хмурой улыбкой; заблудившийся разум пытается осознать: неужели здесь, на полу, за пределами офиса «Познер, Лампард, Мак-Эвой и Джейкобсен», только что разыгрался самый захватывающий эпизод вашей жизни?

10:06

Квартира Урагана, спрятавшаяся за незаметной дверью на правой стене вестибюля, обставлена мебелью в духе первых переселенцев; индеец из племени команчей, наверное, воспринимает ее как староамериканскую. Вам она кажется просто пошлой, хотя и классом выше, чем уцененное старье Кью-Джо. Гостиная размерами не уступает даймондовской. Вся мебель сдвинута к дальней стене — собирать пыль и вибрировать в унисон с падающими кеглями. У восточной стены стоит громоздкий древний телевизор, а напротив, в центре комнаты (зрение Урагана, похоже, получше вашего), — расположилась софа жесткого вида, обтянутая пошленьким набивным ситцем. У западной стены, рядом с софой, виднеется деревянное колониальное кресло-качалка — явная репродукция, сидеть на которой, должно быть, пренеудобно. В нем и сидит Ураган, однако вопреки названию кресла не раскачивается, а сохраняет каменную, пугающую неподвижность. Он неотрывно смотрит в стену. Точнее, на маленькую картину, висящую на стене. Судя по всему, это и есть знаменитый Ван Гог. Вам, естественно, хочется разглядеть шедевр поближе, но Даймонд увлекает вас прямиком к софе и понуждает присесть.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125