— Извините, ради бога, — говорите вы полицейским.
Не надо быть следователем, чтобы увидеть: вы скорее обрадованы, чем разочарованы; скорее смущены, чем обрадованы.
— Ничего страшного, мы все иногда ошибаемся. — Смоки достает ручку и блокнот. — Сообщите имя и адрес подозреваемого.
— Какого еще подозреваемого?
— Того парня, про кого вы думали, что он насильник.
— Но это же не он!
— Почему вы так уверены? А если он сменил мотороллер?
Рация в патрульной машине просыпается и в промежутке между трескучими разрядами кричит:
— Сорок седьмой, ответьте!
— Сорок седьмой слушает.
— Сорок седьмой, у нас сигнал: дикая обезьяна на свободе, мешает утренней службе в парке Киннеар. Принимаете вызов?
— Нет, конечно! — отвечает Смоки. — Вы что, смеетесь? Мы работаем, у нас сто шестидесятый, вы же знаете! Позвоните в общество защиты животных.
— Понял, сорок седьмой.
— Они там совсем рехнулись! Снимать людей со сто шестидесятого из-за дурацкой обезьяны!
— Я знаю, кто это! — встреваете вы.
— Кто, насильник?
— Нет, обезьяна. Я знаю эту обезьяну!
Полицейские переглядываются и закатывают глаза.
— Подождите, вы не понимаете! Это мой друг. В смысле, хозяин обезьяны…
— Мадам, — говорит Сесил, — прошу вас выйти из машины.
— Да нет же, правда! Я…
— А ну выйди из машины! Будешь нарушать спокойствие — я тебя в «Харборвью» отвезу! Тебе там самое место! Я бы сейчас отвез, да времени нет. — Он хлопает партнера по плечу. — Поехали, Смоки!
Не успеваете вы как следует хлопнуть дверью, как патрульная машина номер 47 врубает сирену, запускает звездно-полосатую мигалку и уносится прочь, в сторону района, еще недавно считавшегося вашим временным пристанищем. А вы остаетесь кипеть и бурлить в сиропе ярости, унижения, досады и пары-тройки других хорошо знакомых эмоций.
6:51
Кассирша желает вам всего доброго; вы отвечаете таким взглядом, что ей остается только недоумевать, как у женщины, только что купившей две дюжины банановых эскимо, может быть столь дерьмовое настроение.
Одной из причин вашей досады является замешательство: теперь, когда куплена обезьянья приманка, непонятно, что с ней делать. Андрэ, судя по всему, развлекается с верующими в парке Киннеар; к тому времени, как вы туда доберетесь, все уже уйдут, ибо на здешней широте солнце взбирается по небосклону быстрее, чем любопытный студент — по водосточной трубе женского общежития. И даже если успеть до конца церемонии, нельзя же просто ворваться в благочестивую толпу, размахивая банановым эскимо! Это привлечет нездоровое внимание и, вероятнее всего, закончится новой встречей с Сесилом и Смоки. Поэтому вместо того, чтобы бегать за Андрэ — занятие, чреватое конфузом и разочарованием, — нужно заставить его бегать за вами. Проблема в том, что вы не можете вернуться, хотя до дома всего десять минут ходьбы: район оцеплен, на каждом перекрестке стоят патрульные машины. Путь к Белфорду, однако, свободен, а следовательно, отправиться к нему — это единственный вариант, тем более что вы и так собирались начать организацию западни с его квартиры.
По пути к Белфорду, слегка дрожа от утренней прохлады (хотя для мороженого температура воздуха на несколько градусов выше оптимальной), вы продолжаете размышлять о феномене присутствия Андрэ на утренней службе. Совпадение? Знак протеста? А может, примат пришел, потому что и впрямь переродился?… Нет, нет и еще раз нет! Животные, пусть даже самые умные — в особенности самые умные, — не разделяют болезненной тяги человека к обобществлению блаженства, к систематизации благоговения, к учету тайны и приручению святости. Обезьяне не имеет смысла перерождаться, у нее с первого раза все отлично получается. По крайней мере так считает Кью-Джо. Вы, конечно, не специалист в духовных вопросах, однако имеете серьезные основания подозревать, что макака, вращавшаяся среди аристократов на швейцарских лыжных курортах, найдет общество сиэтлских лютеран нестерпимо скучным, серым и суровым.
7:10
Судя по перевернутой банке печенья и распахнутой морозилке, Андрэ побывал здесь по крайней мере один раз после отъезда Белфорда. Воодушевившись, вы кладете несколько эскимо в морозилку, а остальное содержимое первой коробки выкладываете в виде дорожки, ведущей с крыши гаража на балкон, а оттуда в кладовку, где жадную макаку можно будет запереть, резко хлопнув дверью. С чувством удовлетворения, но не питая особых иллюзий, ибо мартышкообразный похититель брильянтов, как известно, отнюдь не дурак, вы усаживаетесь в любимое кресло Белфорда.
При помощи пульта включаете радио и переводите его на канал городских новостей, чтобы без промедлений узнать об окончании охоты на человека в вашем районе. В семь пятнадцать радио сообщает, что насильник все еще на свободе, хотя кольцо сжимается. А доктор Ямагучи созвал пресс-конференцию, которая состоится в десять часов, — наверное, для того, предполагает диктор, чтобы объяснить свое вчерашнее поведение. Да уж, интересно бы послушать. О боже!
Подобно цепочке эскимо, мысли о набравшемся ученом ведут к Ларри Даймонду. И вот уже вы сами заперты в кладовке — в кладовке угрызений совести. Еще чуть-чуть, и вы официально обвинили бы его в изнасиловании! Уже готовы были назвать его имя! Если эти подозрения были беспочвенными, даже безответственными — что же сказать о попытках взвалить на его плечи вину за исчезновение Кью-Джо? Конечно, он и сам хорош: позволяет похотливым позывам дергать за нитки, пренебрегает приличиями, ведет себя как безумец и свинья. Но ведь он болен, страдает, может, даже скоро умрет — а вы его так подвели! Совершили грех лжесвидетельства.