Выгнув спину, запрокинув голову, обхватив руками собственные груди, гарцуя и ерзая, вы победоносно въезжаете в утро. Прогулка весьма недолгая, да и не такая уж приятная, но в конце попадаешь куда нужно. Таков Белфорд как любовник — дешевое средство передвижения.
8:40
Кью-Джо утверждает, что вы никогда не испытывали настоящего оргазма. Откуда ей знать? Даже если бы она подслушивала у замочной скважины — стоны и крики не в вашем стиле. С другой стороны, не исключено, что она права: откуда вам знать? Лишь потому, что на определенной стадии соития возникает ощущение, будто погружаешься в кипящий куриный жир, а потом чувствуешь легкий стыд и желание помыться… может, это вовсе не оргазм?
К счастью для всех участников недолгой прогулки, Белфорд засыпает практически мгновенно. Осторожно, чтобы не вызвать повторного возбуждения, вы слезаете с кровати, бежите в ванную и принимаете долгий тщательный душ — как всегда после секса. Помазаться, попудриться. Осмотреть гардероб. Костюмчики «Шанель», блузки «Ральф Лорен», пиджачки «Донна Каран» — многие из них куплены в рассрочку и до сих пор не выплачены. Чем дольше смотришь, тем сильнее чувство, что сейчас надо быть ласковой — очень, очень ласковой — с Белфордом Данном.
Послушный «порше» на всех парах несется к супермаркету — и возвращается, нагруженный всем необходимым для быстрого классического завтрака: яичницы с ветчиной, любимого блюда дровосеков и филиппинских барабанщиков. Кыо-Джо считает, что любимое блюдо всех мужчин — это то, что грубые, невоспитанные люди называют «минет». Покажите мне жену, которая не сосет, говорит она, и я покажу вам мужа, которого можно увести. При одной мысли об этом вы плюете в раковину — со всем изяществом, на которое способны.
9:30
Белфорд, как выясняется, не ест ветчины — по причине поста, — однако с восторгом приветствует яйца, хотя они прожарены так старательно, что кромки белков напоминают кружевной черный лифчик стриптизерши, а желтки можно использовать вместо ластика. Хищно пожирая помазанные джемом тосты (бедняжка ничего не ел со вчерашнего обеда), любимый не перестает восхищаться вашими кулинарными талантами, и в конце концов это начинает раздражать. Крошки, летящие дождем, только усугубляют процесс. Но вы сидите тихо как мышка, прикусив язычок, и ковыряете ложечкой в йогурте; когда же он заканчивает мыть посуду (отговорить было невозможно), приходит время обвить его шею руками и нежно сказать:
— Милый, я понимаю, тебе не терпится прыгнуть в машину и продолжить поиски. Позже мы так и сделаем. Сейчас… тебе не кажется, что во имя безопасности Андрэ и всех остальных следует поехать в центр и написать заявление в полицию?
Белфорд кисло морщится.
Ну и поделом! А то уже достала эта вечная умиротворенная улыбочка.
— Я согласен, это разумно, — отвечает он. — Но что, если полиция его найдет, а потом не захочет отдать? Пусть даже он ничего не натворил — если они узнают о его прошлом, мне его уже не видать.
— Глупости какие! Ты даже французов убедил, что сумеешь о нем позаботиться, — это не зная французского!
— Французам я взятку дал.
— Белфорд! Я понятия не имела… Тем более! Думаешь, наши копы откажутся от денег?
Любимый, чьи сбережения в последнее время растут обратно пропорционально акциям Ай-би-эм, погружается в раздумье. Наконец он решительно говорит:
— Ну хорошо. Поехали!
— Может, сначала заедем к тебе? Чтобы ты переоделся?
Совет весьма благоразумный: вдобавок к измазанному кровью пиджаку у Белфорда в области ширинки образовался неровный белый круг — корочка засохшей спермы и вагинальных выделений, напоминающая лунные щелочные озера.
— Некогда переодеваться, — отрезает любимый, поглядев на стенные часы. — Надо успеть обернуться до центра и обратно, а то застрянем в пробке.
— Сегодня же выходной!
— Да, но в полдень начнется праздничное шествие.
— Ты шутишь? Парад в честь страстной пятницы?
— Ну, не совсем. Скорее что-то типа торжеств по поводу приезда доктора Ямагучи.
10:20
Вы едете на «порше», ибо Белфорду в таком состоянии не стоит садиться за руль. Вы и сами далеко не в лучшей форме. С внешним видом, конечно, все в порядке — итальянские джинсы, блузка «Анна Кляйн», шерстяной пиджак, — но на шее висит черный жернов размером с вулкан Рейнер. Этот вулкан сейчас отлично виден: царит над местностью, заполнив южный квадрант небосвода величественным снеговым конусом, от которого даже старожилы не могут отвести глаз. И неудивительно. Плотные дождевые тучи, налипшие на Сиэтл, как навоз на каблук, большую часть года блокируют вид на чудо-гору, однако в редкий ясный денек, такой как сегодня, когда даже марлевая облачная вуаль не прикрывает грандиозную ледяную грудь королевы Сасквочь, повелительницы снежных людей, — застигнутые врасплох люди восторженно разевают рты, и по городу прокатывается волна аварий. Вы одним глазом следите за дорогой, другим поглядываете на вулкан, но ни природа, ни техника не радуют душу: все кажется враждебным, даже угрожающим. Ни технологический прогресс, ни природные ресурсы уже не сулят Америке золотых гор.
А вот и управление охраны общественного порядка. Лифт привозит вас на пятый этаж — тесный обшарпанный коридор без окон, негостеприимно запертые двери с табличками «служебный вход». Все выкрашено серым: стены, линолеум, три деревянные скамейки. Такое впечатление, что здесь, в храме закона, царит вечная зима — даже когда снаружи разгар апреля. Вы дрожите, как от холода. Отцу частенько доводилось проводить ночь за решеткой, а потом приходить домой с разбитой головой. Трудно поверить, что каждый раз ему доставалось за дело. Когда вы с маленьким братишкой спрашивали, за что полицейские его побили, отец усмехался: «Карие глаза, черные волосы».