Когда вы отвязываете Андрэ от водопровода, выражение его морды напоминает уже не Мону Лизу, а «Смеющегося кавалера» работы Франса Халса. При желании это даже можно принять за ухмылку. Ларри Даймонд говорил — вы уже не упомните, по какому поводу, — что лягушки обладают необычайно большим мочевым пузырем, хранящим запас воды на тот случай, если придется долго оставаться на суше. Будь человек хоть в этом похож на Номмо, вам не пришлось бы посещать туалет в компании бесстыжего животного.
18:49
«И воскишит Нил лягушками, и поднимутся они, и придут в твой дворец, и в спальню твою, и на постель твою, и в дома чиновников твоих, и к народу твоему, и в печи твои, и в квашни твои. И в тебе, и в народе твоем, и во всех слугах окажутся лягушки».
Так гласит Ветхий Завет, Исход, глава восьмая. Интересно, думаете вы, в каком веке это написано? И какой тут смысл? Сейчас, похоже, все происходит с точностью до наоборот: народы и чиновники воскишают, а численность лягушек уменьшается.
Вы вслух перечитываете последнюю строчку: «И в тебе, и в народе твоем, и во всех слугах окажутся лягушки». Андрэ внимательно слушает. Он привязан к радиатору в гостиной (хоть какая-то польза от старой системы отопления) и забавляется буханкой ржаного хлеба. Макака предпочла бы хлеб с изюмом, но такого хлеба у вас нет, а потакать вкусам животного уже надоело.
— Не понимаю я библейского языка, Андрэ, — жалуетесь вы. — По крайней мере Ларри Даймонд не врал, когда говорил, что Египет был захвачен лягушками.
— Не понимаю я библейского языка, Андрэ, — жалуетесь вы. — По крайней мере Ларри Даймонд не врал, когда говорил, что Египет был захвачен лягушками. Хотя лучше бы он врал. А если все остальное тоже правда? Давай-ка еще почитаем!
С того момента, как вы раскрыли старую Библию бабушки Мати, обезьяна вела себя спокойно, прилежно и уважительно; поневоле закрадывается мысль о христианской природе животного, о том, что оно действительно переродилось. Чушь, конечно! Этого не может быть. Простое совпадение или трюк. И тем не менее — хорошенькая картина: вы важно восседаете в своем любимом кресле с Библией на коленях, читая слово Божье внимательной варварийской обезьяне, — и в этот момент из входной двери, которую вы приоткрыли на случай, если в коридоре появится Кью-Джо, вышагивает Белфорд Данн.
18:56
Белфорд рыдает.
Это не преувеличение. Он действительно заливается слезами размером с гуппи, потрясенный не столько встречей с любимым питомцем, сколько зрелищем, которое ему открылось: вы помирились с бывшим недругом и умиротворенно читаете ему Священное Писание.
А сквозь слезы сияет такая яркая, ослепительная улыбка, что вы не удивились бы, превратись он в ходячую радугу. В этой улыбке ясно читается счастливая мысль: «Наконец-то мечты осуществились! Вот моя семья, два возлюбленных существа — в уюте и согласии наслаждаются общением и постигают мудрость и величие Божье».
Покрыв ваше лицо трепещущими поцелуями и едва не выдавив банановое дерьмо из Андрэ, который скорее развлечен, чем осчастливлен внезапным появлением большого начальства, Белфорд поясняет:
— Я не мог больше терпеть. Поехал в аэропорт и нашел какого-то морячка, который согласился поменяться билетами за шестьдесят пять долларов. Дороговато, конечно, за простой обмен. Но парень сказал, что он христианин, а значит, мои деньги не будут пропиты или проиграны в карты. Кстати о картах: Кью-Джо еще не вернулась?
— Мало того что не вернулась! Последний раз ее видели проходящей без ключа сквозь запертую дверь.
— Боже правый!
— Либо это, либо…
Либо что, Гвендолин?
— Ну ладно, зайчишка, не волнуйся. Разберемся. Сначала расскажи, как ты его нашла? Моего маленького негодника? Где он был, чем занимался? Рассказывай поскорее!
Пока Белфорд возбужденно расхаживает по комнате, вы фабрикуете историю, выставляющую вас в героическом свете. Любимый, похоже, не учуял пропитавшего ваше тело запаха грязной любви — очевидно, потому что от макаки тоже воняет. Тот факт, что любимый одинаково рад видеть и вас, и своего волосатого воспитанника, одновременно и раздражает, и умиляет.
— Мне стыдно признаться, Гвен, но за эту неделю я несколько раз терял веру. Веру в Андрэ, в тебя… даже в Иисуса.
— Ничего удивительного, Белфорд! Мы тебя простим, я не сомневаюсь.
Вы также не сомневаетесь, что из вас троих ни один не заметил его колебаний.
Влюбленный лебедь настроен романтически, это ясно по его туманному взгляду, по нежности, с которой он ласкает вашу руку. Он созрел для небольшой невинной дойки, но торопиться не следует.
— Послушай, — говорите вы, — наверное, вам с Андрэ хочется побыть наедине. Почему бы тебе не отвезти его к себе на пару часов? А потом, когда ты о нем позаботишься, мы с тобой можем… хм… пообщаться. Вернешься сюда, только ненадолго: завтра мне предстоит нервный и трудный день.
— Ну хорошо, так и сделаем. Кстати, по радио в такси говорили, что рынок завтра вряд ли откроется. Не из-за краха, а из-за атмосферных помех, которые нам всю неделю докучали. Пятна на солнце или еще что-то…
— Вот возьми ключи от машины. — Вы бегло целуете его в щеку и подталкиваете к двери.