— Продолжайте, — нетерпеливо перебивает равнодушный к стилистике следователь.
— Вы, должно быть, слышали о нем. Конго ван ден Босс. Не слышали? Гм, странно… В общем, во всем виноват этот Конго. В самом деле, ну зачем макаке изумрудное колье? Или ацтекские самоцветы? Или брильянты, если уж на то пошло? Конечно, обезьяны очень сообразительны, но все же они животные, как ни крути; они понятия не имеют, почему люди так ценят цветные побрякушки. Андрэ всего лишь делал то, чему его научил Конго ван ден Босс — странно, что вам не знакомо это имя! С точки зрения бедной обезьяны это просто цирковой трюк, понимаете? Откуда ей было знать, что нарушался закон? Вы согласны?
— Продолжайте, пожалуйста.
— Так вот. Когда мистера ван ден Босса схватили, я как раз был во Франции, в турпоездке. Его взяли с поличным в Сан-Тропезе — это мелкий городок на Ривьере, вряд ли я согласился бы там жить, ха-ха! Вот тут-то и открылось, что мерзавец выдрессировал обезьяну себе в помощники. Этим и объяснялся его успех. В самом деле, подумайте: кто сможет забраться в спальню к миллионеру ловчее, чем обезьяна? В общем, суд признал Конго виновным и отправил его в тюрьму. Но остался открытым вопрос: что делать с Андрэ? Вокруг этой истории поднялся страшный шум, потому что власти хотели его усыпить. Они считали, что зверю, который усвоил преступные привычки, нельзя больше доверять. Однако местная группа защиты прав животных выразила протест, и в конце концов несчастную обезьяну посадили в муниципальный зоопарк Сан-Тропеза. Это случилось за неделю до того, как наша группа прибыла на Ривьеру. К сожалению… в общем, Андрэ пробыл в зоопарке только два дня, а потом… э-э… сбежал и начал… — Белфорд погружается в трагическое молчание.
— Продолжайте! — На этот раз в голосе следователя слышится любопытство. И Белфорд продолжает.
Извиняясь и запинаясь на каждом шагу, он повествует, как обезьяна удрала из зоопарка и пустилась во все тяжкие. Всего за одну ночь она опустошила полдюжины вилл и столько же отелей, похитив массу часов, брошек, колец — причем безошибочно выбирала самое ценное. Чутье изменило ей лишь однажды, уже под утро, когда из стакана с водой, стоящего на прикроватном столике, она уперла вставную челюсть начальника местной полиции. Старый служака расценил это как личное оскорбление, и когда на следующий день Андрэ был захвачен врасплох во время сиесты на мачте одной из яхт, его немедленно приговорили к смерти.
Спорить с приговором было трудно. Если предыдущие преступления можно было списать на неразумность животного, исполнявшего приказы жестокого злодея, то последний рейд ярко свидетельствовал о свободе криминальной воли: Андрэ воровал самостоятельно, умело, расчетливо и, что самое страшное, обильно (под руководством Конго он обычно совершал не более двух налетов в месяц). Этот незаурядный примат был, по словам начальника полиции, «дьявольски умен, патологически жаден и неуважителен к частной собственности добропорядочных граждан».
Этот незаурядный примат был, по словам начальника полиции, «дьявольски умен, патологически жаден и неуважителен к частной собственности добропорядочных граждан». Молва утверждает, что, произнося эту речь, начальник полиции потрясал стиснутой в кулаке возвращенной челюстью.
Защитники прав животных, однако, снова пришли на выручку обезьяне. По Франции прокатилась волна демонстраций протеста, предводительствуемых одной из бывших кинозвезд. Белфорд наблюдал такой митинг в Париже с балкона гостиницы. Он видел плакаты с изображением несчастной обезьяны, слышал протестующие выкрики, ощущал накал народного гнева — и в душе его разгорался теплый огонек. Ему хотелось протянуть руки и заключить бедное заблудшее животное в любящие объятия.
Тем временем пробил час казни Андрэ. Начальник полиции и три его подчиненных прижали животное к операционному столу, а ветеринар занес над ним шприц с ядовитой инъекцией. Смертоносная игла находилась в нескольких сантиметрах от бурого бритого бедра, когда лопнуло разбитое окно, и сама Брижит Бардо запрыгнула в палату в ореоле стеклянных брызг, а за ней — толпа разъяренных активистов. Пока две стороны обменивались плевками и пощечинами, в двух кварталах от места сражения судья подмахнул прошение адвокату Брижит Бардо, и тот очертя голову прибежал в клинику, рванул за шиворот начальника полиции и ткнул ему в лицо официальный документ… Короче, к тому времени, когда туристическая группа прибыла в Сан-Тропез, «маленький негодник», как Белфорд начал мысленно называть Андрэ, был временно помилован. Узнав об этом, Белфорд не удержался и в полный голос прокричал: «Аллилуйя!»
— Я ведь всегда любил животных, господин следователь. Не могу спокойно смотреть, когда обижают собачку или кошечку. Эта французская обезьянка была такой милой! Жизнь обошлась с ней несправедливо… В общем, я нанял переводчика и пошел в городскую управу, затем в полицию, затем в суд — и везде требовал, чтобы Андрэ отдали мне на поруки. Я хотел увезти его в Америку, в колыбель гражданской доблести, свободы и демократии.
(Боже, думаете вы, какой стыд, какая пошлость!)