Рыцарь?командор пожал плечами.
— До пустыни князь Келлхус был просто одним из фанатиков с некоторыми претензиями на Зрение. Но теперь… Особенно теперь, когда среди нас бродит Ужасный Бог…
Он вздохнул и подался вперед, сложив руки на коленях.
— Я боюсь за Священное воинство, экзальт?генерал. Мы боимся за Священное воинство. Половина наших братьев приветствует этого мошенника как нового Айнри Сейена, как нашего спасителя, а вторая половина открыто считает его проклятием, причиной наших бедствий.
— И почему вы рассказываете об этом мне? — мягко поинтересовался Конфас. — Почему вы пришли, рыцарь?командор?
Сарцелл криво усмехнулся.
— Потому что здесь будут массовые волнения, беспорядки, возможно даже вооруженные столкновения… Нам нужен человек, у которого хватит искусности и власти предупредить или свести к минимуму подобные случайности, человек, который до сих пор может опереться на своих людей. Нам нужен человек, который сумеет сохранить Священное воинство.
— После того как вы убьете князя Келлхуса… — иронически произнес Конфас.
Он покачал головой, словно бы то, что слова собеседника не вызвали у него ни малейшего удивления, разочаровало его.
— Он теперь стоит отдельным лагерем, вместе со своими последователями, и они охраняют его, как сам Бивень. Говорят, будто в пустыне сотня из них отдала свою воду — свою жизнь! — ему и его женщинам. А теперь новая сотня заняла место его телохранителей. Каждый из них поклялся умереть за Воина?Пророка. Сам император не может похвалиться такой защитой! И вы все?таки думаете, что можете убить его.
Лениво опущенные веки. Конфас вдруг подумал — нелепость какая! — что у Сарцелла есть красавицы?сестры…
— Я не думаю, экзальт?генерал… Я знаю..
Пустыня изменила все.
— Ке?еллхус! — выдохнула в промежутке между схватками Серве. — Келлхус, я боюсь!
Она застонала и выкрикнула:
— Что?то не так! Что?то не так!
Келлхус обменялся несколькими словами с кианской матроной, обмывавшей внутреннюю сторону бедер Серве горячей водой, кивнул и улыбнулся. Он взглянул на Эсменет, потом опустился на колени рядом с лежащей девушкой и взял ее лицо в ладони. Серве схватила его за руку и прижалась к ней сведенным судорогой ртом; ее светлые брови были испуганно сдвинуты, а глаза смотрели с мольбой.
— Ке?еллхус!
— Все идет так, как должно идти, — сказал он. Глаза его сияли благоговением.
— Ты! — воскликнула Серве, хватая воздух ртом. — Ты! Келлхус кивнул, как будто услышал куда больше, чем это
короткое загадочное слово. Улыбнувшись, он подушечкой большого пальца стер слезы с ее щеки.
— Я, — прошептал он.
На протяжении мгновения Эсменет казалось, будто она смотрит на себя со стороны. У нее перехватило дыхание. Да и как могло быть иначе? Она стояла на коленях рядом с ним, Воином?Пророком, над женщиной, дающей жизнь его первому ребенку…
У мира свои обычаи. Иногда события могут доставлять удовольствие, иногда — причинять страдания, а иногда — просто разносить человека в щепки, но каким?то образом они всегда вливаются в монотонность ожидаемого. Так много неясных происшествий! Так много моментов, вовсе не излучающих света, не обозначающих никакого поворота, вообще ни о чем не говорящих. Всю жизнь Эсменет чувствовала себя ребенком, которого ведет за руку чужой человек, проводит через толпу и направляется куда?то, куда, как она понимает, ей идти не следует, но ребенку слишком страшно, чтобы сопротивляться или задавать вопросы.
«Куда ты меня ведешь?»
«Это больше меня».
Келлхус бросил ее бурдюк.
«Ты первая», — сказали его глаза, и его взгляд был подобен воде — подобен жизни.
Эсменет обожгла ноги об гравий. Ее волосы слиплись от пыли. Ее губы потрескались от солнца. При каждом вздохе ей казалось, будто в груди и горле у нее горящая шерсть. А потом, вопреки ожиданию смерти, они пришли в прекрасный зеленый край. В Энатпанею. Спотыкаясь, они спустились в речную долину, в тень странных ив. Пока Серве спала, Келлхус раздел Эсменет и отнес ее к прозрачным водам. Он искупал ее, смыл бархатную пыль с ее кожи.
«Ты моя жена, — сказал он. — Ты, Эсми…»
Эсменет моргнула, и солнце заиграло на ее слипшихся от воды ресницах.
«Мы перешли пустыню», — сказал он.
«И я, — подумала Эсменет, — твоя жена».
Келлхус рассмеялся, прикоснулся к ее лицу — словно бы смущенно, — а она поймала и поцеловала его окруженную сиянием руку… С соломенных завитков его волос стекала вода, а борода сделалась коричневой — цвета засохшей крови.
Келлхус построил для Серве шалаш из камней и веток. Он наловил силками кроликов, накопал клубней и развел костер. Некоторое время казалось, будто в живых остались лишь они — не только из всего Священного воинства, а из всего человечества. Одни они разговаривали. Одни они смотрели и понимали, что они видели. Одни они занимались любовью, одни во всех землях, во всем свете. Казалось, будто все страсти, все знание находится здесь, звеня в одной предпоследней ноте. Это чувство невозможно было ни объяснить, ни постичь. Это не было похоже на цветок. Это не было похоже на беззаботный детский смех.
Они стали мерой всего… Абсолютной.
Это не было похоже на цветок. Это не было похоже на беззаботный детский смех.
Они стали мерой всего… Абсолютной.