Она помахала рукой.
А потом исчезла за рощей черных ив.
Ахкеймион обнаружил, что разумные люди, как правило, менее счастливы. Причина проста: они умеют логически обосновывать свои иллюзии. А способность усвоить Истину имеет мало общего с умом — точнее, ничего общего. Разум куда лучше годится для того, чтобы оспаривать истины, нежели для того, чтобы открывать их. Потому?то он и бежал от Келлхуса и Эсменет.
Ахкеймион шел по тропе; по правую руку от него нес свои черные воды Семпис, а по левую тянулись ряды огромных эвкалиптов. Если не считать мимолетных прикосновений солнечных лучей, проникающих в просветы между кронами, эвкалиптовый навес надежно укрывал от зноя. Ветерок пронизывал белую льняную тунику. Как же все мирно и спокойно, когда ты в одиночестве, подумал Ахкеймион.
Когда Ксинем сообщил ему, что в Сареотской библиотеке обнаружились книги, имеющие отношение к Гнозису, Ахкеймион прекрасно понял подтекст этого сообщения. «Тебе лучше уйти», — сказал ему друг. С той памятной ночи Ахкеймион все ждал, что его прогонят от костра маршала, пусть даже на время. Более того — он нуждался в изгнании, нуждался в том, чтобы его вынудили уйти…
И тем не менее это было больно.
Ладно, неважно, сказал себе Ахкеймион. Всего лишь очередная распря, порожденная их неудобной дружбой. Знатный дворянин и колдун. «Нет друга труднее, чем грешник», — писал один из поэтов Бивня.
А Ахкеймион и был грешником.
В отличие от других колдунов, он редко размышлял над проклятостью своего дара. Ему казалось, что примерно поэтому мужья, бьющие жен, не размышляют о кулаках…
Но были и другие причины. В молодости Ахкеймион относился к числу студентов, отличавшихся непочтительностью и неблагочестивостью, как будто то непростительное богохульство, которое он изучал, давало ему право на все прочие виды богохульства. Они с Санклой, его товарищем по комнате, имели обыкновение читать «Трактат» вслух и хохотать над его нелепостями.
Они с Санклой, его товарищем по комнате, имели обыкновение читать «Трактат» вслух и хохотать над его нелепостями. Например, над отрывками, касающимися обрезания жрецов. Или отрывками о всяких идиотских очистительных ритуалах. И только один момент привлекал его внимание на протяжении многих лет — знаменитый тезис «Ожидай без увещеваний» из Книги жрецов.
— Послушай?ка! — однажды вечером воскликнул Санкла, уже валявшийся на своей койке. — «И Последний Пророк сказал: «Благочестие — не дело менял. Не давайте пищу за пищу, крышу над головой за крышу над головой, любовь за любовь. Не швыряйте Добро на весы — давайте, не ожидая воздаяния. Отдавайте пищу даром, крышу над головой даром, любовь даром. Уступайте обидчикам вашим. Вот единственное, чего нечестивцы не сделают. Не ожидайте ничего, и обретете вечное блаженство»».
Парнишка остановил на Ахкеймионе взгляд своих темных, вечно смеющихся глаз — глаз, что на некоторое время сделали их любовниками.
— Можешь в это поверить?
— Во что поверить? — спросил Ахкеймион.
Он уже начал улыбаться, потому что знал: все, что придумывает Санкла, на редкость потешно. Таким уж он был человеком. Его смерть — он погиб в Аокниссе три года спустя, от руки пьяного дворянчика с Безделушкой — стала для Ахкеймиона тяжким потрясением.
Санкла постучал по свитку пальцем — в скриптории его бы за такое взгрели.
— По сути дела, Сейен говорит: «Отдавайте, не ожидая вознаграждения, и сможете рассчитывать на вознаграждение побольше»!
Ахкеймион задумался.
— Понимаешь? — продолжал Санкла. — Он говорит, что благочестие заключается в том, чтобы делать добрые дела без корыстных побуждений. Он говорит, что если ты рассчитываешь получить что?то взамен, значит, ты не даешь ничего — ничего!.. Просто не даешь.
У Ахкеймиона перехватило дыхание.
— Значит, айнрити, ожидающий, что он будет возвышен до Внешнего мира…
— Не дает ничего, — отозвался Санкла и рассмеялся, не в силах поверить самому себе. — Ничего! Мы же, с другой стороны, отдаем свои жизни, чтобы продолжить борьбу Сесватхи… Мы отдаем все, а взамен можем ожидать лишь проклятия. Это сказано о нас, Акка!
Это сказано о нас.
Какое бы искушение ни несли в себе его слова, какими бы волнующими и важными они ни были, Ахкеймион сделался слишком скептичным, чтобы верить в них. Они выглядели чересчур лестными, чересчур возвеличивающими, чтобы быть истиной. И поэтому Ахкеймион думал, что достаточно быть просто хорошим человеком. А если недостаточно, значит, тот, кто измеряет добро и зло, сам недобр.
И похоже, именно так и обстояли дела.
Но конечно же, Келлхус изменил все. Теперь Ахкеймион много размышлял о своей проклятости.
Прежде этот вопрос казался лишь поводом для самоистязания. Бивень и «Трактат» выражались по поводу колдовства предельно ясно, хотя Ахкеймион читал и много еретических трудов. Там утверждалось, будто противоречия в сути Писания доказывают, что пророки — и древних дней, и относительно недавних времен — были обычными людьми. «Все небеса, — писал Протатис — не могут сиять через единственную щелочку».
А поэтому возможность усомниться в его проклятости существовала. Возможно, как предположил Санкла, проклятые на самом деле были избранными. А возможно, как предпочитал думать Ахкеймион, избранниками были сомневающиеся. Ему часто казалось, что искушение изображать уверенность — самое наркотическое и самое пагубное из всех искушений. Творить добро без уверенности означало творить добро без ожидания награды… Быть может, само сомнение было ключом.