* * *
Как оказалось, слово у Сийи ап’Хенан не расходилось с делом. Они выехали в город Двадцати Башен в тот же день, после вечерней трапезы, провели в дороге большую часть ночи и подремали несколько часов на рассвете.
Они выехали в город Двадцати Башен в тот же день, после вечерней трапезы, провели в дороге большую часть ночи и подремали несколько часов на рассвете. Когда Скиф спросил, зачем путешествовать ночью, девушка ответила коротко и непонятно:
— Шинкасы.
Он принялся расспрашивать Сийю и из ее ответов понял, что шинкасы — племя степных разбойников, охотившихся за людьми, скакунами, скотом и всем, что плохо лежит. Между этими грабителями и амазонками существовали странные связи: с одной стороны, лютая ненависть и вражда, с другой — нечто напоминавшее торговлю; товаром же служили и лошади, и ткани, и зерно, и слитки меди, и невольники. Этих последних Сийя называла «сену» — вероятно, то был местный эквивалент слова «раб».
Отряд их, направлявшийся в город Двадцати Башен, оказался немногочисленным: шестеро мужчин, считая с Зуу’Арборном и его моряками, четыре девушки и Белый Родич, неторопливо трусивший впереди цепочки всадников. Все остальные, и амазонки, и звери, остались в лагере, одном из многих станов воительниц из касты Стерегущих Рубежи. Скиф решил, что то была пограничная стража, и не ошибся. Из слов Сийи выходило, что народ ее делился по родам или Башням и каждый был занят своим делом: Стерегущие — стерегли, Надзирающие — надзирали. Правящие — правили, а Видящие Суть служили богам и защищали народ от коварства демонов. Насколько помнил Скиф, это называлось клановой дифференциацией — довольно сложная общественная структура, бытовавшая в средневековой Индии.
Впрочем, исторические изыскания его сейчас не занимали. Гораздо приятней было смотреть в бездонные глаза Сийи, слушать ее голос, любоваться пепельными завитками, падавшими на виски, ловить ее улыбки и взгляды.
Постепенно она разговорилась. Посматривая то на Зуу’Арборна с его смуглокожими матросами, тащившимися в арьергарде, то на Джамаля, пристроившегося к златовласой Тамме, девушка спросила:
— Вы в самом деле родичи по крови? Джаммала — темный и черноглазый, ты — светлый, с глазами цвета небесного камня… — Она коснулась рукояти меча, изукрашенной бирюзой. — И оба вы, клянусь Небесным Вихрем, слишком рослые для джараймов!
Обернувшись в свой черед. Скиф поглядел на Джамаля — тот, вылитый дьявол?искуситель с коварной улыбкой на устах, о чем?то толковал с Таммой. Глаза его горели любопытством и таким радостным детским изумлением, словно до сей поры ему не встречалось женщины очаровательней златовласой амазонки — что, впрочем, могло оказаться чистейшей истиной: Тамма была очень красива.
Скиф ухмыльнулся.
— Моя мать родилась в северных краях, — пояснил он. — Это правда, что мы с Джаммалой непохожи, но твои девушки тоже все разные.
У двух амазонок из их отряда кожа была смугловатой, а волосы — темно?каштановыми; у третьей, Таммы, на плечи струился водопад золотых кудрей, глаза же сияли чистым изумрудом. Она и в самом деле была очень хороша, но Сийя ап’Хенан, с черными очами и пепельными локонами, казалась Скифу прекрасней всех. Единственная и неповторимая — и на Земле, и в других мирах!
Сийя кивнула — дрогнул высокий султан из конского волоса.
— Да, мы разные. В горах, в степи и лесах, что лежат на востоке, много всяких племен, и отовсюду мы берем мужчин, как заповедали Безмолвные Боги. Они совсем дикие, ибо не знают священных песен и не умеют защищаться от ару?интанов… Но я слышала, что за морем, в Джарайме, Артале, Хоте и других странах, иные обычаи. Там мужчины правят, а женщины повинуются, да?
Скиф утвердительно хмыкнул, не решаясь спросить, как амазонки «берут» мужчин. Для чего, это было понятно, но вот какая судьба ожидала трутней, исполнивших свой долг? Не становились ли они товаром, предназначенным для шинкасов? Или их просто убивали? Или приносили в жертву Безмолвным, Небесному Вихрю и прочим божествам местного пантеона?
— Ваши женщины слишком терпеливы и покорны, — заметила Сийя.
— Наверное, тебе такие и нравятся, Скиф?
— Нет. Покорные женщины рожают покорных сыновей.
— Верное слово! Пусть не станет оно прахом! — Алые губы девушки дрогнули в улыбке. — Ну, а ты, Скиф? Разве ты не из них? Ведь твоя мать тоже…
— Я же сказал, что она была невольницей, рабыней! Ее принудили к покорности!
Он представил лицо матери, согнувшейся над ученическими тетрадками, и мысленно попросил у нее прощения. Пожалуй, зря: она и в самом деле была рабыней, только властвовали над ней не мужчины, а время, долг и обстоятельства.
Сийя удивленно подняла темные брови.
— Твоя мать — рабыня? Рабыня? Но что это значит? Теперь пришел черед удивляться Скифу. Припомнив слово, которым здесь вроде бы обозначали людей подневольных, он пояснил:
— Сену.
Девушка вздрогнула и уставилась на него в полном недоумении. Скиф догадался, что сказал что?то не то.
— Сену? Распадись и соединись! Из каких же краев ты прибыл, светловолосый? При чем тут сену? Демоны отняли у них души и разум; они спят, едят и работают — конечно, если за ними присматривать. И всем известно, что у сену не может быть потомства!