Он остановился, сообразив, что перегибает палку. Но Сарагоса лишь поиграл бровями и буркнул:
— Молод ты еще советы мне давать, чечако сопливый. Хотя в чем?то идея твоя верна и обнаруживает зачатки аналитического мышления… Только вот учти на будущее: слежка, допрос или, скажем, пытка, как случилось с Догалом, — насильственные меры. Крайние! Человек, ежели беседа ведется с пристрастием, может и себя оговорить, так? Ну, а когда он свободен, весел и счастлив, то и разговоры разговаривает откровенные, без боязни… А из тех разговоров, из вопросов его многое можно узнать, и будет то знание истинным, а не выбитым из?под палки. Ясно?
Колотят пса — он рычит, гладят — воркует, припомнилась Скифу одна из звягинских поговорок. В ворковании, разумеется, больше полезных оттенков и нюансов, чем в злобном рыке, надо лишь суметь разобраться с ними. Да, прав Пал Нилыч, прав! Прав и мудр! Как и незабвенный комбат… Пожалуй, есть между ними что?то общее… несомненно, есть…
Эта мысль так поразила Скифа, что он на мгновение отключился, и Сарагосе пришлось выразительно хмыкнуть.
— Ну, в общих чертах все, — произнес шеф. — Значит, от бесед с клиенткой ты не уклоняйся, говорить говори и слушать не забывай.
Скиф привычным жестом потер висок.
— Слушать — это я понимаю, Пал Нилыч. А вот говорить?то о чем?
— А вот образование?то тебе к чему? — передразнил Сарагоса. — Ты ведь университет кончал, э? Истфак? Или там болтать не научили? Историки — они же все записные болтуны!
— Я такой же историк, как вы — журналист, — ответствовал Скиф, припоминая визит к Пал Нилычеву знакомцу.
— Я ведь историком и дня не проработал… Ну не считая раскопок в студенческие времена…
— Вот?вот, — обрадовался Сарагоса, никак не отреагировав на замечание о своей журналистской карьере. — О раскопках ты ей и расскажи! О всяких древних сокровищах, о скифских степях да вождях, что спят под курганами со всем своим кагалом, У князя?то, у Джамаля свет Георгиевича, ты был речист! И о могилах толковал, и о галерах! Ну, а с рыжей о камешках побеседуй, о золотых украшениях да брильянтовых подвесках из скифских могил… Она это дело любит!
— Степняки брильянтов не носили, — с тоской сказал Скиф. — Подвески — это из Дюма, Пал Нилыч, из «Трех мушкетеров».
— Надеюсь, хоть про них она читала. Вот тебе и еще предмет для обсуждения! Литература?макулатура, политика?косметика, секс?кекс плюс пикантные анекдоты…
«Насмешничает, — понял Скиф. — Опять я — сержант?дурак, а шеф — полковник?умник…»
Он выбрался из?за стола, прошествовал на середину комнаты, встал по стойке «смирно», щелкнул каблуками, выпучил глаза и гаркнул:
— Есть секс?кекс! И анекдоты! Позабористей! Рады стараться, ваше скобродие!
Сарагоса уставился на него, от неожиданности выронив изо рта трубку.
— Что с тобой, парень? Харана опять по макушке трахнул?.. Кстати, можешь держаться «вольно» и говорить по?человечески — тут тебе не спецназ, не эта твоя группа «Зет». Там положено было рявкать, а тут…
— Там давали четкие инструкции, — сказал Скиф, — а тут вы мне. Пал Нилыч, баки забиваете насчет секса?кекса да политики?косметики. Я ведь спрашивал про то, что можно о вас и о фирме говорить, а чего нельзя. Насчет анекдотов да брильянтовых подвесок я и сам соображу.
Шеф ухмыльнулся, сунул трубку обратно в рот и словно бы про себя пробормотал:
— Вот ведь какая незадача, э? Много скажешь — нехорошо, все секреты выдашь; мало скажешь — тоже плохо, клиент всякий интерес к беседе потеряет, не расколется… Да, великое это искусство — побольше разузнать и не проговориться самому! Так что думай, сержант, думай… Соображай! А сейчас — свободен!
Он поднялся и кивнул Скифу на дверь.
Глава 22
Вне Земли, мир Фрир Шардис, день второй
В гигантской галерее царила тишина.
Этот тороид, перечеркнутый с наружной, открытой морю и ветру стороны серебристыми штрихами колонн, обнимал основание Куу?Каппы тугим трехкилометровым кольцом, словно скрепляя в единое целое нагромождение жилых пузырей, цилиндров, овоидов и сфер, соединенных яркими полосками пандусов и спиральных спусков, пронизанных шахтами и транспортными колодцами. Сейчас вся эта громада будто бы замерла, застыла в почтительном ожидании: жилые модули, террасы канилли и песчаные пляжи были пусты, в море — ни паруса, ни всплеска от ластов прогулочных субмарин, каплевидные кабины лифтов опущены вниз, к первому ярусу. и лишь по прихотливо извивавшимся лентам городских улиц кое?где с торопливостью почуявших мед мурашей мчатся экипажи — тоже вниз, к просторной галерее, к терпеливо ожидающим толпам, к терминалам Большой Игры.
Сжимая цепочку со Стражем, Скиф стоял перед одним из них — узкой щелью в стене, над которой мерцал круглый экран размером с блюдце. Эта внешняя стена, доходившая ему до груди, являлась скорее предохранительным парапетом; за ней галерея резко обрывалась вниз, к золотистому песку пляжей и пустынному морю, простиравшемуся до самого горизонта и дальше, до конца света. В галерее столпилось сейчас тысяч сто народу, участников Большой Игры, но места и приемных щелей хватало для всех — сзади по периферии гигантского кольца тянулись десятки балконов с такими же парапетами, усеянными круглыми экранными глазками.