Время летело незаметно, солнце стремительно поднялось в зенит, опалило раскаленными лучами. Но с востока вскоре набежали тяжелые тучи, мир погрузился в серую морось. Краски потускнели, и лишь кровь почему-то осталась яркой… Я сражался за право вступить в легион, сражался в полную силу. И с каждым последующим боем груда трупов на телеге у ворот росла. Протяжно и дико кричали раненые, скалились и рычали еще живые. Но для меня окружающее утратило смысл, люди обратились в тени. Остались дождь и болезненно-яркая красная кровь. А еще — гложущая мысль в холодном омуте предельной сосредоточенности: ударить четко, ударить взвешенно, ни на волосок дальше. Попасть в плоть, но не задеть жизненно важных органов, и притом доставить боль и заставить закричать. Яд на клинке действовал быстро, противники валились замертво. Но раны должны были выглядеть правдоподобно глубокими…
Дождь превратился в ливень, земля — в раскисшее и скользкое болото. Очередной бой длился долго, противник попался опытный и сильный. Работал хорошо и взвешенно, умело пользовался мечом и доспехами. Не прыгал, плавно и гибко стелился у земли. Но в конце концов поскользнулся… немного, просто чуть утратил контроль над центром тяжести, и я этим воспользовался. Плашмя ударил клинком по руке, заставил выпустить меч. Шагнул вперед и двинул локтем в зубы, а когда боец с хрипением отшатнулся, вонзил лезвие под правое ребро. По кольчуге побежал ручеек крови, парень рухнул в грязь и закричал. Но через несколько секунд подействовала отрава, воин дернулся в конвульсиях и затих.
Тяжело чавкнула грязь, подошел легат. Медленно нагнулся, проверил пульс. Поднялся и окинул меня изучающим взглядом.
— Ты принят, воин, — вынес вердикт Нумерий. Помедлил, добавил с нажимом: — Постарайся больше не разочаровывать. В армии не место гордости.
— Да… — солгал я, слишком усталый, чтобы отдать честь или как-то выразить радость. — Постараюсь.
Отвернувшись, побрел прочь и встал на краю изрядно поредевшей толпы разношерстных вояк. Вонзил меч в землю, бросил взгляд на телегу. Тел множество. Бледные, искаженные предсмертными гримасами лица, страшные раны… кровь сочилась из щелей в досках, капала в грязь. Но хорошо… хорошо, что трупы вывезут на закрытый могильник далеко от Монрада. Там пролежат не один день, прежде чем ленивые землекопы вознамерятся закидать грунтом. Глубокий сон развеется, раненные мною очнутся. И хочется верить, что до того не истекут кровью, а волнения в столице заглушат слухи о чудесном спасении…
«Сколько же еще придется искать компромисс между проснувшейся совестью и чувством вины? — хмуро думал я. — Чувством вины перед людьми в прошлом и будущем, родными и друзьями, мроновым миром… Сколько шатких дорожек над пропастью придется создавать, чтобы хоть как-то убедить себя в собственной человечности?..»
Глава 12
Два месяца прошло, над Свободными Землями расправило золотые крылья лето. Но волнения и тревоги по-прежнему не оставляли многострадальный край. Набирало обороты восстание в Антраже, голод и эпидемии терзали Запад, сочился угрожающими слухами Юг, привычно воевал Север. Изменилось слишком много и мало одновременно, чтобы можно было почувствовать разницу. Но изменения произошли, и никто не мог отрицать этого факта…
Целых два месяца братья Альен пытались сохранить целостность страны. Уговаривали одних, грозили другим. Где словом, где делом, а где и жестокостью подавляли восстания. Но бунты разгорались вновь, и раз за разом приходилось отправлять войска на неправедное дело — бить своих.
Постепенно накалялась обстановка в Антраже, мятежный полковник Ривз, подгоняемый оголодавшими сторонниками, пытался делать крупные вылазки. Но кольцо верных братьям войск то и дело отбрасывало врагов обратно.
Стерк и еще пара городов едва не присоединились к противникам. Лишь хитростью и скоростью удалось сдержать пожар — Альены под покровом ночи ввели в города верные полки и наутро заперли восставших в казармах, заставили сдаться. Вроде бы победа, но ни Аш, ни Тох не обольщались — гниющие язвы будут вскрываться и дальше.
Проблему следовало искать глубже, чем в обычном недовольстве военных. И братья прекрасно понимали — суть в людях, и ни в чем ином. Народ устал от бесконечной войны, устал жить в грязи и нищете. Но вместе с тем уже не представлял иного существования. Люди отвыкли работать, появилось много тех, кому начали нравиться сражения. И самая главная причина — неопределенность. Она и породила страх, а страх создал ненависть. Одни боролись, чтобы сохранить привычный уклад, другие требовали невозможной в разоренном крае пищи, третьи озлобились и стремились выплеснуть гнев на что угодно. А во всех бедах, естественно, винили новых правителей. Дураки, злодеи, тираны захапали власть и продают родину чужеземцам — так говорили практически везде. И в Генте хватало недовольных, хотя после памятного столкновения в ремесленном районе рабочие стояли за братьев стеной.
Частенько, путешествуя по Свободным Землям неузнанными, Альены видели масштабы разброда. Те, кто больше мотался по «производственным сменам», отдавали предпочтение новым правителям. Войска лишь наполовину остались верными, четверть наиболее решительных и озлобленных ушла за Ривзом, а остальные шатались без дела и толку. Работать на рудниках и полях не желали. И, естественно, пьянствовали, мутили воду едкими словами, обливали грязью всех и вся… А еще возникли банды дезертиров, бастовали рабочие, то тут, то там вспыхивали очаги недовольства. Обычный люд едва перебивался хлебом и водой, крестьяне массово уходили в разбойники… но и там ничего не получали, так как грабить, собственно, было некого.