А еще это был его дом. Каким бы этот дом ни был, он звал Ринсвинда к себе.
Выше уже указывалось, что среди предков Ринсвинда, похоже, были грызуны, поскольку в минуты потрясений волшебник испытывал непреодолимое желание убежать и забиться поглубже в норку.
Ковер несся на крыльях воздушных потоков, а тем временем заря, которую Креозот, скорее всего, назвал бы розовоперстой, огненным кольцом очертила Край Диска. Ее ленивый свет разлился по миру, но свет тот отличался от обычного.
Ринсвинд моргнул. Это был причудливый свет. Нет, если как следует подумать, не причудливый, а причудесный, что гораздо причудливее. Создавалось такое впечатление, словно смотришь на мир сквозь дымное марево и это марево обладает какой-то своей жизнью. Оно колыхалось, растягивалось и намекало, что оно — не просто оптическая иллюзия, но сама реальность, которая сжимается и разжимается, как резиновый шар, пытающийся удержать внутри себя слишком большое количество газа.
Дрожание воздуха усиливалось, чем ближе ковер подлетал к Анк-Морпорку, где, как свидетельствовали вспышки и фонтаны искореженного воздуха, не утихала битва. Подобная колонна висела над Аль Хали — и тут Ринсвинд осознал, что она не единственная.
Уж не башня ли возвышается там, над Щеботаном, у впадения Круглого моря в великий Краевой океан? Башня. И не одна.
Все дошло до критической точки. Институт волшебства распадался на части. Прощайте, Университет, уровни, ордена; в глубине души каждый волшебник уверен, что нормальной единицей измерения волшебства является один волшебник.
Башни будут множиться и сражаться друг с другом до тех пор, пока не останется одна-единственная, а потом передерутся волшебники и будут драться, пока не останется один-единственный волшебник.
Затем он, наверное, сойдется в смертельной битве с самим собой.
Вся конструкция, которая служила балансом в часах магии, разваливалась на куски. Ринсвинд был глубоко возмущен этим. Магия ему никогда не давалась, но не в этом дело. Он знал, где его место — на самом дне, но, по крайней мере, это место у него было. Он мог поднять глаза и увидеть, как хрупкий механизм, мягко тикая, отсчитывает магию, создаваемую вращением Диска.
У него никогда ничего не было, но ничего — это уже что-то, а теперь у него отняли абсолютно все.
Ринсвинд развернул ковер в сторону далекого сияния, разлившегося над Анк-Морпорком. Город казался сверкающей точкой в свете раннего утра, и часть сознания Ринсвинда, не занятая ничем другим, задумалась над тем, почему эта точка такая яркая. Над головой висела полная луна, что также приводило в смущение — Ринсвинд, плохо знакомый с естественным порядком вещей, был, тем не менее, уверен, что прошлое полнолунье было слишком недавно.
Впрочем, это уже не имело значения. Все, довольно. Нет нужды что-то понимать. Он возвращается домой.
Вот только волшебники не могут вернуться домой.
Это одна из древних и наиболее глубоких поговорок о волшебниках. Даже сами волшебники так и не смогли в ней разобраться, и это кое-что означает. Волшебникам не позволяется иметь жен, но позволяется иметь родителей, и большинство волшебников ездят в свои родные места на День Всех Пустых или Свячельник — попеть песни и полюбоваться, как враги детства при виде старого «приятеля» торопливо перебегают на другую сторону улицы.
Эта поговорка здорово похожа на другую, которую волшебники также не могли понять и которая гласит, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Эксперименты с длинноногим волшебником и небольшой речушкой показали, что одну и ту же реку можно перейти вброд тридцать — тридцать пять раз в минуту.
Волшебники не очень-то любят философию. Их ответ на известную философскую дилемму «Все знают, что такое хлопок двумя руками. Но что такое хлопок одной рукой?» довольно прост. С их точки зрения, хлопок одной рукой выражается в звуке «хл». Однако в данном случае Ринсвинд действительно не мог вернуться домой, потому что его дома больше не существовало. По обоим берегам реки Анк раскинулся город, но этого города он никогда раньше не видел. Город был белым, чистым и ничем не напоминал сортир, наполненный тухлой селедкой.
Изрядно потрясенный, Ринсвинд решил приземлиться в месте, которое некогда звалось Площадью Разбитых Лун. Он с изумлением уставился на фонтаны. На площади и раньше были фонтаны, но они скорее сочились, чем били, а вода в них изрядно смахивала на жидкий суп. Под ногами у Ринсвинда лежали молочно-белые плитки с небольшими сверкающими крапинками. И хотя солнце еще покоилось на горизонте, словно половинка оставшегося от завтрака грейпфрута, на улицах почти никого не было. Обычный Анк был постоянно наполнен народом, и цвет неба исполнял лишь роль фона.
На городом плыли длинные, маслянистые струи дыма, источником которого была корона клокочущего воздуха, венчающая Университет. Если не считать фонтанов, эти струи были единственным, что здесь двигалось.
Ринсвинд всегда очень гордился тем, что умел чувствовать себя в одиночестве даже в кишащем людьми городе. Но теперь, когда волшебник действительно оказался брошенным всеми, ощущать свое одиночество стало гораздо неприятнее.