Босс, который отвлек меня от мыслей об Этьене и Франсуазе, был не кто иной как Уорио — настоящий рок для Марио. Проблема заключалась в том, что добраться до него я мог, только пройдя несколько сложных этапов. Пока я добирался до его логова, я получал слишком много ударов и терял слишком много энергии, необходимой для того, чтобы покончить с ним.
Время от времени Грязнуля отрывался от своей стряпни и подходил ко мне, чтобы понаблюдать за моими успехами. Он и Кити были единственными обитателями лагеря, которые прошли все этапы игры до последнего. Грязнуля отпускал замечания вроде: «Ньет пауза на этто платформе». Я не стану передавать его итальянский акцент. Попробуйте сами представить его.
Я досадливо хмурился:
— Если я не сделаю остановки, меня раздавит падающий блок.
— Si. Поэтому прыгай быстрее.
Поэтому прыгай быстрее. Вот так.
Он брал «Геймбой» и с удивительной ловкостью (принимая во внимание его большие пухлые руки) начинал управлять Марио — показывал, каким образом осуществить трюк. Потом он шел обратно к своей стряпне, а его пальцы удовлетворенно выстукивали на его гигантском животе какой?то ритм. После этого «Геймбой» всегда становился скользким и от него пахло рыбой, но я считал, что урок мастера не дается даром.
Мне потребовалось полтора часа, но я?таки добрался до Уорио, имея в запасе всю необходимую энергию. Наконец?то я мог попробовать разгадать его линию поведения. Однако едва я подумал об этом, как монохромный экран начал гаснуть.
— Батарейки «Эвереди»! — я закричал в отчаянии. Кити, который, пока я играл, уже успел вернуться с огорода, высунул голову из палатки:
— Это была последняя батарейка, Рич.
— У тебя больше не осталось ни одной?
— Ни одной.
— Но я же почти уничтожил Уорио!
— Ну… — он примирительно пожал плечами. — Отложи игрушку на некоторое время. Если ты выключишь ее минут на двадцать, у тебя появится еще пять минут игрового времени.
Я тяжело вздохнул. Пяти минут было явно недостаточно.
Тяжелый удар — остаться без батареек. Я мог бы прожить, не уничтожив Марио, но «Тетрис» — совершенно другое дело. С тех пор как Кити рассказал мне о своем рекорде — сто семьдесят семь линий, — я изо всех сил старался побить его. Лучший результат, которого мне пока удалось добиться, — сто шестьдесят одна линия, но я с каждым днем совершенствовал свое мастерство.
— Это просто смешно, — сказал я. — А плееры? Может, нам удастся разжиться батарейками у их владельцев?
Кити вздохнул:
— Забудь о них.
— Почему?
— Давайте, и дастся вам… ибо какою мерою мерите, такою же и отмерится вам.
Я на мгновение лишился дара речи:
— Что?
— Я ходил в церковь каждое воскресенье до тех пор, пока мне не стукнуло пятнадцать.
— Ты цитируешь Библию?
— Евангелие от Луки, глава шестая, стих тридцать восьмой.
Я недоуменно покачал головой:
— Но при чем тут Библия?
— В лагере только у пятерых есть плееры, и я никогда не давал им батареек.
— Вот оно что… Тогда нам конец.
— Мда, — согласился Кити. — Похоже на то.
Невидимые струны
Судьба, однако, позаботилась, чтобы нам не пришел конец. Помощь явилась из совершенно неожиданного источника.
Мы пошли в хижину?кухню, чтобы рассказать о батарейках Грязнуле. Как только я начал объяснять ему ситуацию, он повернул к нам от огня раскрасневшееся сердитое лицо, с которого градом лил пот. Я инстинктивно сделал шаг назад, удивившись, что он так близко к сердцу принял эту новость.
— Батарейки? — спросил он угрожающе тихим голосом.
— Ну да…
— А как насчет риса?
— Риса?
Грязнуля быстро направился к одной из хижин?кладовых, и мы последовали за ним.
— Посмотрите?ка сюда!
Мы заглянули внутрь. Я увидел три пустых холщовых мешка и два чем?то наполненных.
— В чем дело? — поинтересовался Кити.
Грязнуля вскрыл ближайший из наполненных мешков, и из него посыпался рис — черные и зеленые зернышки, слипшиеся в комья от грибка и полностью сгнившие.
— Боже мой! — пробормотал я, прикрывая нос и рот от неприятного запаха. — Просто ужас, что творится.
Грязнуля показал на крышу.
— Она протекает?
Он кивнул, слишком разъяренный, чтобы говорить.
— Она протекает?
Он кивнул, слишком разъяренный, чтобы говорить. А потом пошел обратно к себе на кухню.
— Ну, — сказал Кити, когда мы возвращались обратно в его палатку, — насчет риса — это не такая уж плохая новость. Ты должен радоваться, Рич.
— Что?то я не пойму тебя.
— Если риса больше нет — значит, скоро кто?то отправится за ним и мы сможем достать новые батарейки.
Кити лежал на спине и курил одну из моих сигарет. У меня осталась всего лишь сотня, но, сознавая, что я израсходовал его «Эвереди», я был не в состоянии отказать ему. — Я думаю, — начал он, — есть две основные причины, почему народ не любит ездить за рисом. Во?первых, это очень трудное дело. Во?вторых, это означает возвращение в мир.
— В мир?
— Мир — это тоже выдумка Даффи. Мир — это все, что находится за пределами пляжа.
Я улыбнулся. Я точно знал, откуда Даффи взял это слово, — источник был известен и мне. Кити заметил мою улыбку и приподнялся на локтях:
— Что тут смешного?
— Да ничего. Просто… Джи?ай называли так Америку… Не знаю, я просто подумал, что это смешно.
Кити медленно кивнул: