У меня на руке расположилась крошечная ящерица. Она была сантиметров семь?восемь длиной, у нее были огромные глаза и просвечивающая кожа. Сначала ящерица минут десять сидела на моей пачке сигарет. Когда мне надоело наблюдать за тем, как она выбрасывает язык и ловит, будто в лассо, муху, я протянул руку и схватил ее.
Когда мне надоело наблюдать за тем, как она выбрасывает язык и ловит, будто в лассо, муху, я протянул руку и схватил ее. Вопреки моим ожиданиям она даже не попыталась выскользнуть, а лишь беспечно устроилась на новом месте. Удивленный ее отвагой, я позволил ящерице сидеть, где она сидела, — несмотря на то что руку пришлось держать в неестественном положении, ладонью вверх, отчего вскоре рука у меня заныла.
Мое внимание отвлекли двое бежавших по пляжу парней. Они приближались, их вопли слышались все отчетливее. Когда они поравнялись с моим домиком, то свернули с пляжа и в один прыжок оказались на соседнем крыльце.
— Ну и ну! — крикнул один из них, светлый блондин с козлиной бородкой.
— Вот это гроза! — откликнулся другой, чисто выбритый золотистый блондин. — Здорово!
— Американцы, — шепнул я ящерице.
Они постояли у своей двери, потом выбежали обратно под дождь и устремились к пляжному ресторану — прыгая из стороны в сторону, пытаясь увернуться от дождевых струй. Через минуту?другую они вернулись и снова бросились к своей двери. И тут светлый блондин, по?видимому, впервые заметил меня.
— Мы потеряли чертов ключ! — объяснил он, потом ткнул большим пальцем в сторону ресторана. — Они тоже потеряли свои! Не можем попасть внутрь.
— И мокнем, — добавил золотистый блондин. — Мокнем под дождем.
Я понимающе кивнул:
— Не повезло. Где же вы потеряли его?
Светлый блондин пожал плечами:
— Где?то на этом чертовом пляже, дружище! За много?много миль отсюда! — Он подошел к деревянным перилам, разделявшим два наших крыльца, и заглянул ко мне.
— Что это у тебя в руке? — поинтересовался он.
Я поднял ящерицу повыше.
— Ой! Она что, дохлая? — Нет.
— Великолепно! Можно, я переберусь через забор? Хочу, понимаешь, познакомиться с соседями!
— Валяй.
— Покурим?
— Покурим.
— Отлично!
Они оба перемахнули через перила и представились. Светлого блондина звали Сэмми, а золотистого — Зеф.
— Зеф — странное имечко, не правда ли? — спросил меня Зеф, пожимая мою левую руку, чтобы не потревожить ящерицу. — Знаешь, от какого имени это сокращение?
— От Зефана, — уверенно ответил я.
— Так, дружище, да не так. Оно вообще никакое не сокращение. Меня назвали Зеф, а все думают, что это от Зефана. Круто, да?
— Точно.
Сэмми начал сворачивать косяк, вытащив траву и бумагу из водонепроницаемого полиэтиленового пакетика, лежавшего у него в кармане.
— Ты англичанин? — спросил он, разглаживая ризлу пальцами. — Англичане всегда кладут в косяки табак. Как видишь, мы этого не делаем. Сигарет много куришь?
— Боюсь, что да, — ответил я.
— А?я нет. Но если бы я клал в косяки табак, то тоже привык бы. А траву я курю весь день напролет, как в той песне. Как там поется, Зеф?
Зеф запел: «Не зажимай косяк, приятель», но Сэмми оборвал его.
— Не эта, дружище. Другая.
— Какая? «Два косячка утром ранним»? Эта?
— Да.
Зеф прокашлялся:
— Ну, в ней такие слова: «Два косячка утром ранним, два косячка перед сном, два косячка жарким днем, и жизнь моя… пом?пом?пом…» Потом: «В мирное время два косячка, два — военной порой, два косячка, потом еще два, и все такое что?то опять с утра». Дальше я не помню. — Он потряс головой.
— Это не важно, дружище, — сказал Сэмми.
— Дошло, Рикардо? Я много курю.
— Похоже на то.
— Вот так.
Пока Зеф пел, Сэмми скрутил косяк, зажег его и протянул мне:
— Я знаю еще одну вещь о сумасшедших англичанах, — прошипел он, выпуская дым изо рта короткими толчками. — Вы целую вечность не можете оторваться от косяка. Мы, американцы, делаем одну?две затяжки и передаем его дальше.
— Это правда, — согласился я, затягиваясь.
Я собрался было извиниться за плохие манеры своих соотечественников, но неожиданно закашлялся.
— Рикстер! — по?отечески сказал Зеф, похлопав меня по спине. — Тебе нужно лечиться от кашля.
Через секунду?другую над морем ослепительно сверкнула молния. Переждав ее, Сэмми промолвил полным благоговения голосом:
— В высшей степени великолепно, дружище!
Зеф быстро подхватил:
— Ну просто чудесно, compadre!
Я уже открыл рот, но тут меня охватили сомнения.
— Великолепно, дружище… — задумчиво пробормотал я.
— Великолепно, — повторил Сэмми.
Я застонал.
— Что такое, Рикардо?
— Ребята, вы надо мной глумитесь.
Сэмми и Зеф переглянулись, а потом посмотрели на меня.
— Глумимся? Над тобой?
— Вы морочите мне голову.
Сэмми нахмурился: — Выражайся по?английски, дружище.
— Это все… штучки в духе Кияну Ривза, как в фильме «Бил и Тед». Вы просто прикалываетесь. Ведь обычно вы говорите по?другому, правда?
Последовало непродолжительное молчание, а затем Зеф выдавил:
— Нас раскусили, Сэмми.
— Да, — отозвался тот. — Перебор.
Они оказались студентами Гарварда. Сэмми изучал право, а Зеф — негритянскую литературу. Их неподражаемая игра была формой протеста против высокомерия европейцев, с которыми они постоянно сталкивались в Азии.