Вскоре я подошел к невысокому мосту через канал. Его едва ли можно было назвать красивым, но я остановился, чтобы рассмотреть свое отражение в воде и понаблюдать за игрой волн цвета нефти. По обоим берегам канала над водой угрожающе нависли бедняцкие лачуги. Солнце, скрывавшееся утром за дымкой, теперь палило вовсю. Около лачуг кучка детей спасалась в воде от жары, прыгая друг на друга и поднимая фонтаны брызг.
Один из них заметил меня. Я понял, что когда?то белые лица вызывали у него интерес, но это было давно. Несколько секунд он смотрел на меня с пренебрежительным, а может быть, со скучающим видом, а затем нырнул в черную воду. Он сделал искусное сальто, и друзья наградили его криками восхищения.
Мальчик вынырнул и, снова посмотрев на меня, начал выбираться на берег. Руками он развел в стороны плывущий по воде мусор — обрезки полистирола, на мгновение показавшиеся мне похожими на мыльную пену.
Я одернул рубашку. Она была мокрой от пота и клеилась к спине.
В конце концов я отошел от Кхаосан, наверное, километра на три. Взглянув на канал, я отправился в придорожное кафе, где поел супа с лапшой, затем пробрался через несколько пробок, миновал две?три небольшие пагоды, зажатые между грязными бетонными зданиями. Нет, я не видел ничего такого, что заставило бы меня пожалеть о столь быстром отъезде из Бангкока. Я не любитель достопримечательностей. Задержись я в городе еще на несколько дней, сомневаюсь, чтобы я выбрался куда?нибудь за пределы узких улочек, примыкающих к улице Патпонг.
Но я забрел так далеко, что уже не мог отыскать обратной дороги в гостиницу. Пришлось ловить такси. В каком?то смысле это была самая лучшая часть экскурсии. Машина с пыхтением везла меня сквозь голубую дымку выхлопных газов, и мне представилась возможность уловить детали, которых не замечаешь во время ходьбы.
Этьен и Франсуаза сидели в ресторанчике. Возле них лежали их вещи.
— Эй, — окликнул меня Этьен, — мы решили, что ты передумал.
Я сказал, что это не так, и он вроде успокоился.
— Тебе, наверное, надо уже собираться. Я думаю, нам лучше пораньше приехать на вокзал.
Я пошел к себе, чтобы забрать рюкзак. Поднявшись на свой этаж, я столкнулся с немым наркоманом, который спускался вниз. Меня ожидал двойной сюрприз: во?первых, он покинул свое обычное место, а во?вторых, оказалось, что он вовсе не немой.
— Уезжаешь? — спросил он, когда мы поравнялись друг с другом.
Я кивнул.
— Белые пески манят и голубая вода?
— Вроде того.
— Тогда удачного путешествия.
— Буду стараться.
Он улыбнулся:
— Конечно, ты постараешься. Но я желаю, чтобы тебе оно действительно удалось.
Он улыбнулся:
— Конечно, ты постараешься. Но я желаю, чтобы тебе оно действительно удалось.
Такова жизнь, Джим, хотя нам она казалась другой…
Мы сели в вагон первого класса вечернего поезда, отправлявшегося на юг от Бангкока. Официант принес и поставил нам на столик недорогую, но вполне сносную еду. На ночь столик складывался, и появлялись чистые двухъярусные полки?кровати. Мы сошли в Сураттхани и доехали на автобусе до Донсака. Отсюда на пароме «Сонгсерм» мы добрались прямо до причала в Натхоне.
Так мы попали на Самуй.
Я понял, что могу расслабиться, лишь после того, как задернул занавески на своей полке, отгородившись тем самым от всех остальных в поезде. Но, главное, я отгородился от Этьена и Франсуазы. После отъезда из гостиницы все шло как?то нескладно. Не то чтобы они действовали мне на нервы, — просто все мы осознали реальность нашего предприятия. Кроме того, я вспомнил, что мы совсем незнакомы друг с другом. Я совершенно забыл об этом из?за возбуждения, охватившего меня от столь быстрой смены событий. Я был уверен, что они чувствовали то же самое. Именно по этой причине они (так же, впрочем, как и я) практически не делали попыток завязать разговор.
Я лежал на спине, заложив руки за голову, и с радостью сознавал, что скоро засну, — меня убаюкивал приглушенный стук колес и покачивание вагона.
Большинство людей засыпает в поезде без труда, ну а для меня это особенно просто. На самом деле, я просто не могу не спать. Я вырос в доме, рядом с которым проходила железная дорога, и именно ночью особенно обращаешь внимание на проносящиеся поезда. Моя колыбельная — это поезд в ноль десять с вокзала Юстон.
Пока я ждал, когда сработает павловский рефлекс, я исследовал хорошо продуманную конструкцию моей полки. Освещение в вагоне было слабым, но через щели по краям занавески проникало достаточно света. Вокруг было множество нужных сеток и отделений, которые я постарался должным образом использовать. Я засунул майку с брюками в небольшой ящик в ногах, а ботинки положил на эластичную сетку, натянутую у меня над животом. Прямо над моей головой была лампа для чтения с регулятором освещения. Она не работала, но рядом с ней находилась маленькая красная лампочка, светившая ободряюще.
Засыпая, я начал фантазировать. Я вообразил, что поезд — это космический корабль, и я направляюсь к какой?то далекой планете.
Не знаю, может быть, не только я занимаюсь подобными вещами. Я на эту тему ни с кем не говорил. Дело в том, что я еще не покинул мир детских игр и вряд ли когда?нибудь его покину. У меня есть одна тщательно продуманная ночная фантазия — гонки на суперсовременных снарядах. Гонки не прекращаются в течение нескольких дней или даже недели. Когда я сплю, машиной управляет автопилот, несущий меня к финишу. Автопилот — это рациональное объяснение того, как я могу лежать в постели и одновременно быть действующим лицом в собственной фантазии. Логическое обоснование в виде автопилота — очень важная вещь. Бесполезно фантазировать насчет гонок на «Формуле 1» (как бы мне удалось поспать в такой машине?). Надо быть ближе к реальности.