— Мы-то? — усмехнулся Мазур. — Мы — люди военные, государственные, на службе находимся… Ты что-то не рад, я вижу?
— Только в присутствии адвоката… — прошелестел пленник.
— Ага, — сказал Мазур удовлетворенно. — Прекрасный оборот речи, позволяющий делать многозначительные выводы… Через границу бегаем, а? Культурно-исторические ценности злодейски на ту сторону переправляем?
— Ничего я вам без адвоката…
— Ты в кого такой дурень уродился? — почти ласково вопросил Мазур. — Ага, сейчас я тебе адвоката приведу. Они в этих краях табунами пасутся, только выйдешь за порог — а там одни адвокаты, сорок тысяч адвокатов… С компьютерами и факсами, уписяться можно… — Он пытливо присмотрелся к лежащему. — Хотя вид у тебя, дружище, и самый что ни на есть похабный, но угадывается обремененный некоторым образованием интеллигент, набивающий карманы краденым достоянием науки… Прав я? Сам вижу, что прав… Ты свое положение оценил? Места вокруг насквозь нецивилизованные, ты уже, обормот, гниешь качественно, а если я вдобавок возьмусь твой хилый организм ножичком уродовать, вообще загнешься… Какие тут адвокаты, ордера и вообще цивилизация? Некогда нам с тобой чикаться согласно уголовно-процессуальному кодексу… Соображаешь?
— В больницу… — прошептал лежащий.
— Мысль довольно здравая, — сказал Мазур. — Только чтобы заслужить вертолет и больницу с чистыми простынями, нужно очень постараться. Мы не звери, служба такая… Короче, урод. Или ты запоешь, как Шаляпин, или я из тебя ремней нарежу, а потом брошу здесь к чертовой матери, даже не закапывая, звери обгложут…
— Не надо… В больницу… — попросил пленный, которому было очень больно и очень страшно, дураку видно.
— Утром стулья, вечером деньги, — сказал Мазур, морщась от идущего из импровизированных повязок запашка. — Я тебя даже перевяжу собственноручно, медикаментами обработаю… Сначала — откровенный разговор, потом — гуманное обращение, вертолет и больница… А?
— Вы кто?
— Тьфу ты, — с досадой сказал Мазур. — Третий раз спрашиваешь, заладил… Спецслужба. На данный момент тебе этого хватит. Где Гейша, я тебя спрашиваю?
— Ну что ты с ним возишься? — спросил Лаврик недовольно. — Сними ты с него штаны и загони шомпол в жопу, кто нас будет шпынять за превышение полномочий? Некогда с ним возиться…
Он говорил скучным, будничным голосом, словно речь шла о сущих пустяках вроде штрафа за неправильный переход улицы, — и это, Мазур отметил, произвело на пленного нужное впечатление.
— Ну, хватит, — сказал Мазур твердо. — Я пока что добрый. А вон тот — злой. И если мы с тобой не договоримся по-хорошему, он из тебя фарш навертит. Тебе что, жить не хочется, дурья голова?
Судя по тому, как подернулись влагой глаза пленного, жить он хотел, и очень.
— Гейша на той стороне, — сказал он слабым голосом. — В Монголии.
— И когда она должна вернуться? — спросил воспрянувший духом Мазур.
Лежащий дернулся, издал какие-то странные звуки, нечто среднее меж кашлем и рыданиями. Мазур не сразу и догадался даже, что это смех. Ага, смех, вот именно…
— А вот хрен ее знает… — сказал раненый, лихорадочно блестя глазами, оскалясь. — Может, и совсем не вернется. Ее монголы зацапали…
— Это как?
— У них тут стоянка по ту сторону, недалеко от границы… Табуны гоняют… Позавчера какие-то обормоты сходили на ту сторону и угнали то ли коров, то ли коней.
.. Табуны гоняют… Позавчера какие-то обормоты сходили на ту сторону и угнали то ли коров, то ли коней… Тут многие этим промышляют… Монголы шляются на нашу сторону, а местные…
— Да знаю я про эти забавы, — нетерпеливо перебил Мазур. — Ты о деле давай…
— Монголы, понятно, обиделись. Рванули на нашу сторону, чтобы разобраться… Мы на них и напоролись… Объясниться не успели, они и не стали бы слушать толком, пальба началась моментально…
— Где-то я их понимаю, — кивнул Мазур. — В таких условиях особенно разбираться не станешь. Налетишь на первого, кто подвернется под руку, особенно если учесть, что приличные люди здесь как-то не ходят, а шляется всякая сволочь… Ну и?
— Ну и понеслось… Верку сграбастали. Толю тоже, утащили на ту сторону… Я положил одного, а потом они меня зацепили… Ушел тайгой… Думал, отлежусь и буду выбираться, только горит все, сил нет…
Мазур прямо-таки взвыл про себя от дурости происшедшего — шли серьезные игры могучих контор, рыскали по тайге шпионы, потаенно выдвигалась на их ловлю контрразведка, и надо ж было, чтобы в эти вполне цивилизованные комбинации вмешались примитивные степняки, разъяренные утратой буренушек-лошадушек…
— Я знаю, — продолжал раненый отрешенно. — У них стойбище совсем недалеко от границы, мы как-то вдалеке от него проходили, когда везли на ту сторону…
— Ну, давай уж, — ласково ободрил Мазур. — Чего уж там… Везли ценности из курганов?
— Да…
— И когда вы с соседями… столкнулись?
— Позавчера же, к вечеру…
— Ну, так… — сказал Мазур задумчиво. — И что, как они себя поведут? Будут сдавать хулиганов в свою узкоглазую милицию?
Раненый даже ухмыльнулся такой наивности человека из более-менее цивилизованных мест:
— Ага, хрена там… Тут порядки первобытные… Кинут в яму и голодом морить будут, пока не заморят…
В самом деле, Мазур слышал о чем-то похожем еще в Шантарске, во время инструктажа. Практически все здешние криминальные забавы протекали без вмешательства органов закона и правопорядка — тут не принято писать на обидчика заявления в инстанции, патриархальная обстановка не способствует, время, знаете ли, остановилось на весьма старомодных делениях…
— А ты, часом, не врешь? — спросил он проформы ради.
— Да чтоб мне… Все так и было. Их там точно в яму сунут, я здесь давненько, наслушался примеров…
— Видишь, как вредно заниматься контрабандой, — наставительно сказал Мазур. — Не шлялся бы через границу, не попал бы в крупные неприятности… Лежи, не дергайся…
Он, морщась и отворачивая лицо, срезал вонючую повязку, поймал на лету переброшенный Лавриком индивидуальный пакет и взялся за перевязку всерьез. Настроение самую чуточку поднялось — у них как-никак имелся толковый «язык», они напали наконец на след, они были не так уж далеко от желанной цели.
Цель, правда, волею рока оказалась по ту сторону границы, но границы, если вдумчиво разобраться, всегда были чем-то эфемерным, абстрактным, никогда прежде не существовавшим в природе, выдуманным родом человеческим для своих насквозь шкурных и эгоистических целей…
— Вот так, — сказал он удовлетворенно, затянув последний узелок и вытирая испачканные руки. — Не закатывай глаза, археолог хренов, жить будешь. Я тебе сейчас еще укольчик влеплю…
Отбросив опустевший шприц-тюбик, он встал, отошел в дальний конец развалины, к Лаврику. Тихонько спросил:
— Ну что?
— Тут надо обмозговать.