..
Они завернули за скалу, там обнаружился узкий извилистый проход меж заслонивших небо каменных столбов. Лаврик уверенно вел его все дальше и дальше, пока они не оказались на краю высокого крутого обрыва. Далеко под ними раскинулось зеленое море тайги, то самое, песенное, над которым вздымалась исполинская серая скала, чертовски напоминавшая формой человеческую голову.
— Что-то ты вполне бодренький, — хмыкнул Лаврик. — А не боишься, что мы, злыдни особистские, тебя шлепнем на этом самом месте и туда вон спустим? Ищи потом хоть по всему глобусу…
— Да ладно тебе, — сказал Мазур с наигранной легкостью. — Я тебя знаю давно. И не припомню что-то, чтобы ты людей убивал в декорациях, где присутствует хоть капелюшечка романтики, как здесь вот…
— Скверно, скверно… — усмехнулся Лаврик. — Выходит, меня тоже в некоторых отношениях можно просчитывать?
— А как же, — сказал Мазур. — Ты у нас, извини, все же не господь бог и не дьявол. Помню, как ты за меня крепенько брался…
— Нехорошо быть таким злопамятным, — ханжеским тоном посетовал Лаврик. — Лет пять уж прошло…
— Ну, я не злопамятен, — пожал плечами Мазур. — Просто… Если уж ты за кого-то берешься всерьез, объект из самых прагматических побуждений всегда зажат со всех сторон, чтобы ни дернуться не мог, ни пискнуть: волки твои с пушками вокруг, стены родные, а если дело на ландшафте происходит, так ты сначала все до одной конечности бедняге свяжешь. Нет, замысли ты про меня что-то, не стал бы сюда тащить, на этот обрывчик, где, скажу тебе откровенно, шансы у обоих равные. Может, я тебя вперед успею в пропасть-то отправить…
— Я тебя тоже люблю, Кириллушка, — задушевно сказал Лаврик. — Ну, что тут скажешь… Не по твою я душу, успокойся. Хотя нельзя напрочь исключить каверзных вопросиков… — Вдыхая полной грудью, он смотрел в пространство, на зеленые вершины сопок. — Благодать господня, право слово… Ты знаешь, генерал Асади умер. На той самой своей подмосковной фазенде. Вышел утречком в садик, тут, должно быть, сердце и сжало, он и посунулся носом в грядку… Нашли уже холодного.
— А ему не помогли, часом? — фыркнул Мазур.
— Брось, — серьезно сказал Самарин. — Эль-Бахлак нынче — насквозь некошерно. Совершенно забытая древняя история. Да и не знал он никаких жутких секретов, как все они… Помнишь?
Мазур, конечно, помнил многое — но оно было слишком далекое, устоявшееся. Как на пирсе, в пожарах и грохоте, помаленьку затухал бой, как захлебывались пушки последнего, прикрывавшего их эсминца, как перебегали черные фигурки и неуклюже крутились на ограниченном пространстве сгоряча залетевшие в гавань броневики, как майор Юсеф отправился гордо умирать и ухитрился проделать это эффектно, как сорванную взрывом башню «Саладина» швырнуло прямо на Мазура и казалось, что это и есть полный звиздец…
А кончилось все — благолепием. Советской военно-морской базы там не стало, но и американской не получилось по причине полного изменения геополитической обстановки, и на берегу залива понастроили отелей, и все давно забыли, что в паре миль на норд-ост от залива, где глубина, лежат на дне две крохотные проржавевшие подлодки, — а вот черепа боевых пловцов наверняка уже растворила морская вода…
— Причины, я уверен, самые прозаические, — сказал Лаврик задумчиво. — Была годовщина ихней славной революции, перепил с горя, мотор и отказал. Вообще-то, они были славные ребята…
— Уж это точно, — сказал Мазур медленно. — Чистой воды идеалисты. Я ни тогда, ни потом не встречал такой концентрации идеалистов на квадратном метре.
Ну и, конечно, как всякие идеалисты, они проорали и провалили все, что только могли… Но, знаешь… То ли это ностальгия, то ли они и в самом деле были славные ребята — и Асади, и Касем, и Юсеф…
— Кто ж спорит, — сказал Лаврик. — А Лейла была славная девочка, правда? Вот это и есть одна из немногих эль-бахлаковских загадок, которую я так и не решил… Переспал ты с ней все-таки или как?
— Давай не будем теребить мертвых, — сказал Мазур серьезно.
— Хотел бы, но не получается, — сказал Лаврик. — Я ведь сюда за тем и приехал, чтобы потеребить кое-каких мертвецов… Да, вот именно, Эль-Бахлак… Там ведь была еще одна загадочка, если ты помнишь. Как погибла твоя жена.
— Ну, какая же это загадка, — сказал Мазур, на миг охваченный неприятным, смертным холодком. — Это всем было известно. Джип попал в засаду, он же был с военными номерами…
— Ага, ага, — сказал Лаврик рассеянно. — Но я-то не об этом…
Мазур не почувствовал ни тревоги, ни страха, ни каких-либо других эмоций — и это тоже устоялось по причине давности. «Ерунда, — подумал он холодно, отстраненно. — Лаврик и не думает копать, просто-напросто нервы мотает. Ну, мы тоже на это способны…»
— Ну да, загадок там хватало, — произнес он с расстановочкой, в тон собеседнику. — Взять хотя бы тот случай, когда погиб генерал-майор Кумшаев…
— Это ж не загадка. Партизаны, засада…
— Ага, ага… — сказал Мазур, усердно копируя его интонацию. — Но я-то не об этом…
Он замолчал, и молчал долго. Пока Лаврик не произнес гораздо громче, осклабясь:
— Ну ладно, что нам Эль-Бахлак, двадцать лет отстучало… И аллах с ними со всеми… Давай-ка лучше поговорим серьезно о свежих покойничках. О Нечаеве, например. Я успел вдумчиво изучить все бумаги. Ты всегда умел составлять толковые рапорты — вся суть как на ладони, четко и ясно. Наш адмирал запутался в грязных связях с бандюками и «черными антикварами» настолько, что решил уйти из жизни посредством прицельного выстрела в висок. Совершенно как в старые времена, подобно господам офицерам славного императорского флота. Приятно видеть, что оживают старые традиции… А ты, значит, оказался невольным свидетелем, перед которым он исповедался…
— Ты здесь видишь что-то необычное? — небрежно спросил Мазур.
— Я? Помилуй бог, с чего бы? Вполне понятная мотивация, дело тут даже не в расстроенных чувствах, а в том, что из рук уплывал такой куш… Ты даже и не представляешь, какой куш. Нечаев по приземленности своей здорово занизил прибыль. Рисунок Леонардо стоил бы в Европах не два-три лимона баксов, а малость поболее. Уже в этом году подобный этюд продали за одиннадцать. Лимонов, я имею в виду. Баксов… Вот и застрелился, не вынесла душа поэта… Красиво так застрелился…
— Да, — сказал Мазур. — А что?
— Да ничего особенного, — хмыкнул Лаврик. — Знаешь, что самое смешное? Что все складывается прямо-таки идеально. Вот если бы он оказался гораздо более толстокожим и остался в живых, обязательно выскользнул бы из рук, как угорь. Нам совершенно не за что было б ухватиться. А так… У покойника порой есть одно ценнейшее качество — он не в состоянии ни запутывать следствие, ни препятствовать таковому… А где его дочка, кстати?
— Не знаю, — сказал Мазур. — Упорхнула с каким-то хахалем. В поезде познакомились.
— Вот, значит, какую линию поведения вы избрали, друг мой…
— Ты о чем? — как мог беззаботнее спросил Мазур.